Отношения моего отца с богиней победы складывались намного проще. Отец никогда не бегал к другим музам, разве что к Терпсихорам и то — в краткие часы привалов. Но Афина, однажды щедро раскинув над ним свою плащ-палатку, уже не отступалась от своего кавалера, а может, просто забыла, где кинула плащ. Примером её глупого служения можно посчитать историю поступления отца в лётную школу в Ленинграде в 1928 году, о наборе в которую он прочитал с листка на тифлисском заборе. Тотчас загоревшись, он немедленно приступил к осуществлению своей идеи. Как взял путёвку от завода, а может, просто сбежал из цеха и на попутных товарниках добрался до Ленинграда, неизвестно.
Уже шли экзамены. На ниве образования у отца было не густо — два года церковно-приходской школы, правда, с азами «греческого» и богословия, да у своего лучшего дружка из семьи инженера за помощь в саду он перечитал всю приключенческую литературу. Но чтобы стать лётчиком страны Советов, требовались иные знания. При поступлении необходимо было сдавать алгебру, геометрию, писать сочинение. На экзамене по русскому, из предложенных тем, он выбрал свободную, поведав о том, как Владимир Ильич Ленин в страшную грозу, бурю и дождь, кажется в автомобиле, пробирался глухой ночью на очередной съезд партии. Этой работой экзаменационная комиссия была поставлена в непростые условия. О грамотности речь, вообще, не шла — единица в десятой степени. Но тема! Мощь воображения. Подача. Кажется, ему вывели три балла. На математику вместо себя он отправил знакомого гимназиста, с которым сговорился накануне по паре бутылок вина за предмет. Не знаю результатов тех экзаменов, но в списках принятых его фамилии не было. В первый день занятий Слюсарев прошёл в класс, сел за последнюю парту и вслед за остальными начал записывать лекции. Идти ему было некуда. Отодрать его от той парты было никому не по силам. Через месяц его зачислили курсантом.
Нет, дело было не так. Я уточнила у мамы. Просто в лётной школе объявили недобор и его взяли. Но для начала, после провала, он всё равно никуда не поехал.
С везением выпадали случаи и посерьёзнее. 1937-38 годы, очередная чистка рядов Красной Армии. Где Слюсарев? Далеко, за тысячи километров, в Монголии, валяется при смерти в малярии в грязной кибитке. В очередной раз, выходя из бреда, видит, как тёмная старуха, разламывая на куски чёрную вонючую плиту, поит его тяжёлым чаем, замешанным на бараньем жиру. «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря». Фортуна его, что никогда не было его на месте. Не гоняться же за ним, в самом деле, на самолётах? Уже перед самой войной, когда он в должности зам. командующего служил в Киевском округе, подъехали из НКВД. Командующего арестовали. Спрашивают ласково: «А где Слюсарев?» — «На охоте». Подождали день-другой и съехали. Другой кто-нибудь ещё попадётся не такой везучий. Как отец потом признавался маме, он от страха потом ещё трое суток заикался. Но, тут уж пусть бросит в него камень, кто сам — храбрый.
Под конец войны, буквально в первых числах мая 1945 года, по одной из фронтовых дорог Германии, по направлению к только что захваченному аэродрому, набирают скорость два автомобиля. В переднем — отец, за ним — его лучший друг ещё по Китаю Алексей Благовещенский. Внезапно отец остановился у обочины и вышел. Подал знак, мол, обгоняй, всё нормально. Через сто метров обошедшая его «Эмка» подорвалась на мине. Дружка буквально по частям собрали на шинель и самолётом отправили в Москву. Чудом остался жив. День Победы Алексей, контуженный, в бинтах встречал в больничной палате. Но какая сила заставила отца притормозить?