Ради неё он жертвовал собой и людьми. Ему не в чем было каяться, и если бы можно было прожить жизнь заново, он ничего бы не изменял.

Как там у Ремарка: «Счастье – это самая неопределённая вещь на свете, которая идёт по самой дорогой цене…»

Он был счастлив и дорого заплатил за это. Самыми болезненными были воспоминания о Диане. Она говорила, что от любви рождается любовь. От их любви родилась только боль. Он причинил ей столько боли… Эта боль жгла ему грудь, стучала в затылке, наполняла её письма:

«Если бы ты знал, какая боль тебя любить! С надрывом, замиранием бежать от мыслей о тебе… бежать из мира фантазий… Потом вдруг коснуться воспоминанием твоих рук, волос, вдохнуть их колкий аромат, насладиться подаренными судьбой минутами блаженного безмыслия и невероятного счастья. Испытать горечь от мысли «быть забытой», искать новой встречи только для того, чтобы увидеть, услышать, вдохнуть…И, не встретившись, погружаться в бездну разочарования, прогоняя рой немыслимых фантазий…»

И последнее:

«…Люди несовершенны – такими их создал Бог. Мир постоянно меняется, каждый день. Жизнь – река. Иногда бурная, несущая мутные воды, камни, грязь. Если будешь барахтаться, можешь поранить себя о щепки чьих-то разбитых желаний. Остаётся только жить и любить эту несовершенную жизнь…»

Очнулся Харкин в больнице. На тумбочке лежали пирожки и апельсины, рядом сидела Неля, осунувшаяся, постаревшая.

– Я чуть не умер…

– Что ты, Лёвушка! – Неля погладила его по заросшему щетиной лицу. – Доктор сказал, что немного подвело сердце. Ты скоро поправишься. Скоро, скоро…

После больницы Харкин стал тише, размеренней, открыл «Общество друзей животных», куда тут же потянулись состоятельные дамочки. Должность, конечно, мелковата для Льва Львовича, но что поделаешь? Возраст ещё никто не отменял.

Говорят, недавно Его Левичество видели на одном мероприятии в окружении владелиц болонок, колли и бультерьеров, которых Лёвушка вводил в ступор своей искрящейся харизмой.

2012 г.

ДЕНЬ, КОТОРЫЙ НЕ ПОЛУЧИЛСЯ

Крупная капля дождя шлёпнулась на самую макушку.

«Так тебе и надо, – подумала про себя Ксения, – могла бы взять свой дурацкий зонтик».

«Никакой он не дурацкий, он просто оригинальный», – мысленно возразила она самой себе.

Зонтик, действительно, был странный, красный, с громадным синим цветком на боку. Он остался лежать на верхней полке шкафчика в раздевалке медсестёр. После разговора с заведующим отделения Ксения была так расстроена, что забыла не только зонтик, но и баночку сметаны, купленную накануне.

«Сметана до следующего дежурства прокиснет», – с сожалением подумала она.

«А всё из-за твоей рассеянности», – осуждающе отозвался внутренний голос.

Ксения часто спорила сама с собой. Одна часть Ксении была строгой и критикующей, а вторая оправдывала и одобряла девушку. Но обе части составляли единое целое душевного мира Ксении. Её мир вмещал в себя много таинственных вещей. В том числе её страсть сочинять японские хокку. Три строчки крошечного стихотворения с ясным только ей одной смыслом складывались в один миг. Стихи Ксения никогда не записывала, и они улетали, как прекрасные бабочки, подхваченные весенним порывом ветра.

Сейчас на душе у Ксении было тяжело.

«Душа как ваза.

Кто-то съел все конфеты.

Несладко стало», – вспорхнула маленькая бабочка-хокку.

Утром на пятиминутке заведующий говорил о её рассеянности. Нет, о халатности. И не говорил, а кричал. Просто орал на неё: «Я вас уволю за халатное отношение!». Да, не поставила она крестики, но ведь колола! И больные могут подтвердить: уколы она делала вовремя.

Больные в аллергологическом отделении «ходячие» и, в основном, нетяжёлые. Только иногда, во время приступа астмы, бывает страшно смотреть, как человек задыхается. В такие минуты нужно уметь быстро принимать решения. Ксения умела. Она считала себя хорошей медсестрой. Но сегодня ей пришлось написать объяснительную.

Разговор с заведующим не давал покоя. И что он цепляется? Это началось после прихода в отделение новенькой старшей медсестры. Невзлюбила она Ксению. После того невзлюбила, как узнала, что та учится в институте. «Ты же у нас психолог, вот и успокаивай больных», – ехидничала эта пигалица вчера на пятиминутке. Это она о стариках из третьей палаты. Там один дедуля-отставник со всеми переругался. Больными недоволен: один курит, другой храпит, третий окно открывает. Больные нервничают, персонал тоже. И выписать деда нельзя: родственники к нему не приходят, на звонки не отвечают. А он слышит плохо, да и не доберётся сам домой, не городской он. Вот и мучаются все уже вторую неделю. А сегодня ещё Пал Палыч как с цепи сорвался: шапочку не надела, в листе назначений крестики не поставила… Увольняться не хочется. Да и куда пойдёшь? Хорошее место медсестре найти трудно, это раньше сестёр везде не хватало, а сейчас – пожалуйста: плати – будет тебе работа. С чего платить? Оклад крошечный. Психолог из неё тоже никакой. Учится на четвёртом курсе, а знаний на тройку с большим минусом, да и практики нет.