День мертвых

Она отвернулась, сделала три шага в сторону colonia, потом вдруг крутанулась на каблуках, подошла к нему, крепко поцеловала и молча удалилась.

К слову о безумии, подумал Мардер, провожая ее взглядом.

Особого сюрприза не получилось. Было поздно, часа за два ночи; перед этим ему пришлось переделать тысячу мелких дел, которые, судя по всему, мог решить только el patr'on, – улаживать споры, распределять припасы, устраивать нагоняи, успокаивать, подбадривать упавших духом. Он только-только начал отходить ко сну, убаюканный шумом прибоя, как дверь без предварительного стука отворилась, и в комнату вошла Пепа, облаченная только в легкий шелковый халатик и с ноутбуком в чехле. Оставив и то, и другое на краю кровати, она без лишних слов скользнула к нему в постель – и одарила неописуемым, таким знакомым, но вечно свежим и удивительным ощущением обнаженного тела, приникшего к его собственному.

Ей хотелось быть сверху и все контролировать, и Мардер не возражал. Она не церемонилась и чуть ли не с яростью обрушивалась на него, ритмично работала телом, не щадя кровати; не обошлось также без покусываний, царапанья и сквернословия.

– Да, я твоя chingada, – сказала она потом.

– Хорошо. Постарайся не забыть.

Мардер рассмеялся, Пепа – тоже и стукнула его под ребра, потом встала и направилась в ванную. Вернувшись, она включила ноутбук, надела очки для чтения и принялась обрабатывать видеозаписи, снятые за день.

Он наблюдал, как она работает. Вспомнил, как посматривал когда-то украдкой и на Чоле, когда они сидели вместе в своем просторном кабинете. Теперь его охватил тот же чудной, почти эротический трепет, прилив свое-образного духовного вуайеризма.

Почувствовав его взгляд, Пепа проговорила:

– Не подглядывай. Не выношу, когда висят над душой во время работы.

– Вообще-то, я наслаждался видом твоих сосков – они колышутся, когда ты стучишь по клавишам. Еще ты говоришь под нос – чертыхаешься, вопросы бормочешь. Очаровательно. Как продвигается работа?

– Хорошо. Есть отличные интервью, много общих кадров. Конечно, самым убийственным, так сказать, моментом будет само сражение.

– А ты вроде в этом смыслишь. Не то чтобы я присматривался…

– Да, мне пришлось освоить видеомонтаж. Когда я ушла из мыльных опер, сперва устроилась вести прогнозы погоды в Веракрусе. Часто выходила в бикини, можешь ли поверить? Пару лет я с помощью друзей снимала самодельные репортажи и отправляла их руководству, но меня упорно игнорировали. Наконец разоблачила одного политика, а он оказался врагом владельца телекомпании. Тогда меня повысили до репортера, а потом пригласили в Дефе работать в тележурнале на «Телевисе». И вот теперь я здесь.

Она еще немного поработала, потом нажала кнопку сохранения и скопировала файл на флешку.

Продемонстрировав ее Мардеру, Пепа сказала:

– Вот эту штучку, видимо, я и буду держать в зубах, выгребая на байдарке. Ну или спрячу в какое-нибудь более интимное местечко.

Она закрыла ноутбук, положила его на пол и забралась на Мардера.

– Кстати, об интимных местечках…

– Ой-ой-ой. Опять.

– Нет. Мне надо выспаться, и тебе тоже, мой Сапата. Просто мне нравится на тебе лежать. Для этих целей крупный мужчина в самый раз.

Они немного понежничали, потом Пепа выговорила:

– Бедный ты, обреченный…

– Не обязательно. Все еще может измениться.

– Да, и потому-то тебе никогда не понять Мексики. В моей стране политика – трагедия, и все наши великие политики были фигурами трагическими – или святыми, или демонами. Ты, конечно, из разряда святых. Только настоящих перемен никто и не ждет, потому что в нашей нации отражается сама человеческая природа, первородный грех, как ты это ни назови. Всегда будут ching'on

и будут chingada, и единственный вопрос – это каких людей к какой группе отнести. У тебя на родине, с другой стороны, принято верить в возможность перемен, поэтому политика у вас – комедия. А политики, соответственно, клоуны.

– Это лишь одна из точек зрения, – произнес Мардер, – хотя в себе я нахожу достаточно мексиканского, чтобы исповедовать трагический взгляд на жизнь. Понимаешь, я же впутался в это не нарочно; не писал ведь никаких манифестов и сюда приехал не для того, чтобы их осуществлять. Долг обязывает меня надеяться на лучшее, но я не дурак. Думаю, смерть найдет меня очень скоро, и, querida, сердце мое, ни с кем я так охотно не провел бы свои последние часы, как с тобой.

– Знаешь, ты ведь такое все время говоришь. Меня поразило, когда тот мальчишка крикнул про победу или смерть. А потом Скелли пошутил насчет флешки в зубах, и я еще сказала: «Если надо, поплыву». Как-то не тянет уже иронизировать. Я вот все гадаю, с чего бы.

Запиликал мобильник Мардера – дурацкая стандартная мелодия, которая в нынешних обстоятельствах звучала особенно по-дурацки. Он встал и принял звонок, отметив, что уже четвертый час ночи.

Звонил Эль Гордо.

– Что ж, дон Рикардо, у вас есть последняя возможность вернуть то, что мне причитается.