День «N». Неправда Виктора Суворова

Да, политическая обстановка, упорное нежелание англо-французов одернуть агрессора способствовали его усилению. Да, он сумел увлечь за собой верхушку жаждавшего реванша генералитета, целую плеяду блестящих военных, создавших сильнейшую армию, разработавших и применивших в бою единственно для Германии приемлемую стратегию молниеносных сокрушительных ударов. Но одной из главных причин успехов, на мой взгляд, является дьявольское чутье Гитлера и его способность к риску Блефовал он, иного слова не подберешь, вступая в демилитаризованную зону, когда «Франция без помощи своих прежних союзников могла бы вторгнуться в Германию и снова оккупировать ее почти без серьезных боев»^[104]. Рисковал, когда входил в Австрию. Все еще был куда слабее англо-французов, шантажируя Чехословакию. Но… все получалось. Каждый новый захват лишь увеличивал мощь Германии. Версальские победители, напротив, на глазах теряли авторитет, союзников и подавляющее поначалу военное превосходство.

«До середины 1936 года агрессивная политика Гитлера и нарушение им договора^[105] опирались-не на силу Германии, а на разобщенность и робость Франции и Англии… Каждый из его предварительных шагов был рискованной игрой, и он знал, что в этой игре он не сможет преодолеть серьезного противодействия. Захват Рейнской области и ее последующее укрепление были самым рискованным ходом. Он увенчался блестящим успехом. Противники Гитлера были слишком нерешительными и не могли дать ему отпор… Когда правительства Франции и Англии поняли, какие ужасные изменения произошли, было уже слишком поздно»^[106]

.

Они наконец-то заявили о своей решимости отстоять мир силой оружия. Но Гитлера подобные, безнадежно запоздавшие, предупреждения остановить уже не могли, Вермахт перешел польскую границу на всем ее протяжении.

И Сталин не мог не подумать: а чем он, «гений всех времен и народов», хуже? Рисковать он, конечно же, не собирался, не тот это был человек. Но если Гитлер, имея лишь создающуюся армию, без борьбы занял Центральную Европу, то Сталин в любой момент мог выставить не один миллион хорошо вооруженных бойцов. Если Гитлеру удалось в две недели раздавить польское государство и англо-французы, несмотря на все их заверения, не тронулись с места, что могло помешать Сталину «помочь финскому пролетариату взять власть в свои руки»?^[107] Если Польша, имевшая куда более многочисленную, нежели финская, армию, куда больший потенциал и могущественных союзников, не устояла против Вермахта, РККА должна была бы, как представлялось, подавить сопротивление финнов едва ли не в несколько дней. Так думал Сталин, в это хотелось ему верить, и никто, конечно, не возражал.

Военный конфликт с Финляндией, являясь одним из звеньев в цепи довоенных аннексионистских устремлений Советского Союза, все же стоит особняком и имеет свою предысторию.

Первое давление на финское правительство было оказано в апреле 1938 года, когда «посольство в Хельсинки… заявило правительству Финляндии о настоятельной необходимости улучшения советско-финляндских отношений и принятии таких мер, которые укрепили бы безопасность как Советского Союза, так и Финляндии. Финляндское правительство признало закономерной такую постановку вопроса и согласилось на соответствующие переговоры»^[108].

При этом финны надеялись на содействие СССР в разрешении вопроса о ремилитаризации Аландских островов^[109]. Советское правительство, по существу, потребовало предоставить ему план будущих оборонительных сооружений, и диалог завершился.