День отдыха на фронте

К сараю примыкал заброшенный огород. Грядок на нем было немного, но то, что было, требовалось потрогать, помять пальцами: может быть, что-нибудь съедобное сохранилось?

Пощупали, помяли пальцами, обнаружили, что кое-где грядки картофелем начинены — крупным, зрелым, гладким… Картошка у белорусов всегда урождалась знатная.

Картошки набрали целую гимнастерку, быстро соорудили костер, протопили его, в рубиново мерцающие угли бросили два десятка картофелин — очень захотелось им печеной бульбой полакомиться.

Штабной повар, к которому были прикреплены связисты, никогда не баловал и не сумеет побаловать такой картошкой солдат.

Затея была хорошая, трогала душу тем, что пришла в нынешний день, на фронт, из детства и настолько расслабила наших героев, что у них даже лица обмякли, распустились, обрели грустное выражение.

Савелов смотрел на свои ободранные, в незаживающих заусенцах руки и растроганно вздыхал.

Сейчас у него под началом была рация с ключом, — все удобства, словом, а раньше — телефонный аппарат и катушка с проводом, который постоянно перешибали осколки, свои и немецкие пули, связь на гусеницы наматывали танки и так далее, иногда нитку цепляли усталые солдаты в пудовых сапогах и тоже рвали провод, — всякое бывало, в общем.

Когда идет бой, а связи нет, и командир полка орет так, что от голоса его дрожат облака, всю тяжесть ситуации приходится разматывать связисту, и он немедленно ныряет в простреливаемое пространство, в свист осколков и пуль, — искать обрыв.

Нитку связи — жесткий изолированный провод приходится пропускать через свои руки, обрывы скручивать и бежать (или ползти, раз на раз не приходится) дальше — до самого последнего обрыва. А потом — назад, в свой окопчик или в землянку, где для связиста обязательно оставляют угол, потому что связь непременно должна находиться под рукой у отцов-командиров.

Проволочные скрутки во время бега рвали ладони до костей, живое мясо висело клочьями, болталось на кусках кожи, не бежать было нельзя: шел бой, и погибали люди.

Чигодину муки эти не были знакомы, он, как выпускник техникума, из военкомата попал сразу на курсы, в царство морзянки, изучал не только работу на ключе, но и ламповую, голосовую рацию, средства связи, с которыми ходили за линию фронта разведгруппы. Вместе с разведчиками по ту сторону немецких окопов ходили и связисты. На нынешний день Чигодин уже был награжден двумя медалями "За отвагу". Награжден, как он полагал, лишь за то, что остался жив. А остаться живым — это очень часто бывает больше, чем совершить героический поступок, за который вручают ордена.

На войне ведь как: выжить для солдата гораздо труднее, чем умереть, слишком много случается разных историй, из которых живым никак не выбраться, а Чигодин выбирался, — везло ему.

Однажды у него стряслось такое — он должен был превратиться в пар, в облачко крови, а не превратился: попал под ковровую бомбежку, которая ничего живого на земле не оставляла, мертвое тоже не оставляла, превращала в воздух, в пыль, в воду, перемалывала строения в щепу и опилки. Чигодин обреченно ткнулся в какую-то мелкую яму, — очень уж мелкой она была, наружу вылезали лопатки, затылок, задница, пятки ободранных сапог, а это все равно, что быть голеньким на ладони, ефрейтор целиком находился на виду, был уязвим.

Один из "юнкерсов" прошел особенно низко, с дырявым железным воем, способным поднять мертвого из гроба, опустошил свое брюхо, и рядом с Чигодиным в землю всадилась тяжелая тупоголовая бомба, удар был такой силы, что ефрейтора метра на полтора подбросило в воздух, потом опустило… Опустило так, что он невольно подумал: все, сейчас он увидит Всевышнего, на землю уже не вернется.

Через несколько мгновений все же вернулся, увидел, что рядом с ним в землю воткнулся фугас, стабилизатор его вздымался над ефрейтором, будто памятник… Бомба не взорвалась.

Когда разведчики разобрали фугас, чтобы из корпуса выковырнуть взрывчатку — очень нужный материал, чтобы разжигать костер в сырые холодные дни, то под взрывателем обнаружили записку на немецком языке: "Помогаем, чем можем".

Нечто подобное случалось и с Савеловым, у него тоже была богатая биография…

Через двадцать минут они выковырнули из углей первые картофелины — горячие, душистые, рассыпчатые, невольно разжигающие аппетит.

— М-м-м! — Чигодин не смог удержать внезапный, сладкий, как в детстве, восторг. — М-м-м! — И у него самого, и у напарника имелось с собою по паре банок тушенки, но при такой аппетитной картошке ни на мясо, ни на тушенку совсем не тянуло. Печеная картошка была вкуснее первоклассного американского продукта.

Когда они решили отдохнуть, растянувшись на теплой сентябрьской земле, у костра, подстелив под себя по охапке резики — болотной травы, неожиданно нагрянули гости — три женщины.