Второе письмо было из военкомата. В нем официально сообщалось, что рядовой Красной Армии, Федоров Павел Андреевич, погиб смертью храбрых 14 декабря 1941 года в боях под Москвой.
Макар Савич
1
Макар Савич лежал на узкой госпитальной койке. Спина уже занемела, но шевелиться не хотелось.
«Сколько же я тут провалялся! Вона, уже весна! Ночи – совсем короткие стали».
Он смотрел на яркую звездочку в оконном проеме. Если закрыть правый глаз, ее видно, а – левый, нет. Прячется за деревянную раму, словно в прятки с ним играет.
Макар Савич улыбнулся своей детской шалости, и мысли его понеслись домой, туда, где остались Любаша с Федькой, лошади его любимые. Односельчане, которых недолюбливал когда-то, теперь казались ему самыми близкими на земле людьми. Ох, как бы он хотел сейчас очутиться рядом с ними, Любашу обнять крепко-крепко. Он очень явственно представил себе, как одной рукой обнимает упругий стан девушки, а другой – нежно гладит светло-русые волосы, пропуская между пальцами шелковистые пряди, вдыхая аромат ее молодости. Макар Савич даже потянул носом…
Стоп! Он резко открыл глаза и покосился на то место, где под белой простыней должна была находиться его левая рука. Белая больничная ткань лежала ровно, и не было никакого намека на то, что под ней что-то есть.
Макар Савич с тяжелым вздохом перевел глаза на окно, за которым по-прежнему продолжала свой путь неизвестная звезда.
«Ишь, дурак, размечтался, – горестно подумал он, – Какой я теперь мужик, без руки-то?»
Мысли переметнулись в тот уже далекий летний день, когда провожали их на войну. Всей деревней. Молча, словно боясь нарушить тишину близости, тишину последней минуты, тишину расставания. Даже, когда подошли телеги и раздалась команда: «Подъем!», не заголосили, как обычно бабы. А только сильнее прижались к своим мужьям и сыновьям, стараясь продлить этот последний миг, за которым – такая беспросветная бездна, о которой даже подумать страшно.
Макар Савич простился со своими дома. Не любил он на людях показывать свои чувства.
Федьку, по инвалидности, в армию пока не призвали. Макар Савич был этому даже рад, будет кому за хозяйством присмотреть.
Любаша, которая так и осталась жить на хуторе, стояла, еле сдерживая слезы. Знала, не понравится хозяину, если выть начнет. Терпела. И только пристально, не отрывая глаз, смотрела на него. Словно старалась запомнить каждую черточку его огрубевшего от нелегкой судьбы лица. Взглядом разглаживала морщинки, собранные пучком около глаз, и словно успокаивала. Как маленького. Как своего ребенка, которого отрывают от матери, а он и не понимает, зачем это делают.
А он старался и вовсе на нее не смотреть. Что-то внутри него словно поворачивало его в ее сторону, а он все отводил и отводил глаза. Зачем? Боялся чего-то? Дак, вроде, некстати ему бояться. И кого? Любаши? Вот еще! И о чем он сейчас думает? Не об этом надобно думать. Война идет. Война.
– Ты, Федор, Любашу не обижай! – сказал Макар Савич, вставая со стула и надевая на плечи рюкзак с собранными в дорогу вещами и едой.
– Да как можно? Макар Савич, не беспокойтесь за нас. Мы-то как-нибудь сдюжим. Себя берегите там.
– Ладно, справимся. Провожать не ходите. Сам пойду. Давай здесь прощаться.
Макар Савич обнял за худенькие плечи Федьку и с силой тряхнул несколько раз. Потом повернулся и посмотрел на Любашу. Та подалась немного вперед, но остановилась под его взглядом. Макар Савич резко отвел глаза и развернулся к двери. Уже выходя, он обернулся и сказал: «Ждите!»
2
Макар Савич не стал дожидаться общей команды и устроился в первой по ходу телеге. Не любил он прощания. А собственно, никогда в жизни ни с кем он и не прощался. Нет, один раз было. Давно. Когда мать с отцом да с братьями младшими уезжали. До сих пор голос матери в ушах звенит. Сколько ни пытался забыть Макар этот крик, не смог.
Пожалуй, только сейчас, когда он сам уезжал в неизвестность, оставляя здесь, на родном островке земли, самое дорогое, что есть в его жизни. Как же невыносимо тяжело было тогда им, родителям его? Как же он не понимал тогда этого? Боялся показаться слабым? В чем? В любви к своим близким, к своей семье?!
Сегодня он уезжает. И никто не провожает его в этот далекий неведомый путь. Почему? Сам не позволил.
Макар Савич посмотрел на небольшие группки людей, расположившиеся вдоль дороги. Горе объединило всех. Люди пытались как-то приободрить, поддержать друг друга. Старались держаться вместе.
Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы здесь оказалась Любаша. Макар Савич улыбнулся в жесткие усы при воспоминании о ней. Как он подобрал ее тогда в зимнем лесу. Ведь, замерзла бы совсем.
Привязался он к ней. Ладная Любаша оказалась, сноровистая. По дому управляется, любо-дорого посмотреть. Все в чистоте и порядке содержит. И ей хорошо. Чисто, тепло, сытно.
Но нет. Что-то другое заставило сейчас Макара Савича вспомнить о Любаше. Что-то совсем близкое, родное.