Рита постоянно носила разношерстные красивые халаты, имевшие все один и тот же изъян: три нижние пуговицы всегда держались на «честном слове», а прорезные петли были растянуты, а то и надорваны. Спортивная же форма Виктора (тельняшка и футбольно-семейные трусы) таких недостатков была лишена, так как являлась одеждой быстрого реагирования.
Чтобы не отлучаться надолго от жены, Виктор, который устроился в местное отделение службы быта телемастером, перетянул домой стенд и теперь дома занимался ремонтом телерадиоаппаратуры.
Иногда, правда, клиенты сетовали на задержку, но качественный ремонт сводил эти сетования лишь к лукавому вопросу:
- Эх, чем это ты Виктор занимаешься в свои нескончаемые «перекуры» ?! Вроде и не пьешь, и не куришь?!
- Доживете до моих годков, узнаете, - отшучивался тот блаженно улыбаясь и поглаживая при этом находившуюся всегда рядом жену.
В августе, когда затонул атомоход «Курск», Виктор первый раз в жизни напился вдрызг, а Глафира Михайловна вспомнила про должок.
С неделю сначала солили, мариновали, нашпиговали, начиняли, а затем варили, жарили, томили и коптили. И еще никогда в жизни с такой любовью не занималась тетя Груня привычным ремеслом.
Невзирая на протесты, опешившей и растерявшейся от такого обилия гостинцев, хозяйки, все эти коробки с разнообразной и умопомрачительно пахнувшей снедью, были доставлены прямо в киевскую квартиру Златы.
Три дня вечноголодные студенты всей группой вели круглосуточное пиршество в квартире своей однокурсницы и, впервые, она не считала два санузла в одной квартире данью моде и ненужным излишеством.
От воспоминаний о своем самом ярком опыте предсказаний, Злата переключилась на брата Николая, так как по манере изложения наставления в отцовской тетради, судя по слегка пожелтевших листках написанных несколько лет назад, предназначались явно для мужского чтения. Что заставило отца изменить семейную традицию и передать обязанности хранителя семейного дара ей, Злате, пока для девушки оставалось тайной.
А старший брат Николай Андреевич и вправду по всем статьям был для этого сто процентным кандидатом. Несмотря на умопомрачительную разность в возрасте (это не шутка, тридцать три года) Злата брата очень любила, да и тот отвечал взаимностью, время от времени, подруливая на своей служебной «Волге» к учебному корпусу мединститута, чтобы подбросить сестричку домой.
Несмотря на молодцеватый вид, свойственный всем представителям рода Стороженков, Николай Андреевич выглядел все же старше своего почти восьмидесятилетнего отца, который вообще был уникумом их рода и уже почти пятьдесят лет выглядел всегда лишь на тридцать, что служило наилучшей рекламой их метода врачевания, который в чем в чем, а в рекламе как раз не нуждался (Андрей Тимофеевич редко принимал пациентов со стороны и только сыновним протеже делал, иногда, исключения). Николай Андреевич был главврачом одной из киевских клиник и, чтобы не подрывать имидж сына, как медицинского «светила», приходилось порой и с того света вытягивать «залеченных» больных (один из таких и подарил шесть лет назад Андрею Тимофеевичу джип «Хаммер», стоивший много не мало, но больше ста тысяч долларов).
Николая же Андреевича постоянно заботиться о поддержании внешней молодцеватости заставляли две вещи: престижная должность главврача одной из самых элитарных киевских клиник и молодушка жена достигшая опасного возраста «бальзаковских» женщин («Баба соком налилась и снова замуж собралась», - как сказал один доморощенный поэт. Грубовато конечно, но как сказал один не английский джентльмен: «Лучше уж я!» - наткнувшись случайно на заначку жены, предназначавшуюся для «друга семьи» - альфонса, и отправившись покупать на эти деньги себе «виагру»).
Мария Петровна, или просто Мария, в свои тридцать шесть была женщиной веселой и энергичной и находилась в постоянном поиске приложения своих сил. Спицы, кисти, лоскутки да. . . всякий строительный инструмент всегда громоздились по углам их огромной киевской квартиры, объемно уступая лишь, с любовью аккуратно- образцово уложенным, рыбацким снастям мужа.
Тихая провинциальная жизнь, с рыбалкой на зорьке у какой-нибудь речушки или озерца, была вот уже несколько лет немеркнущей мечтой Николая Андреевича и он, снетерпением, ждал, когда же ему наконец-то выпишут пенсионную «путевку» в такую жизнь.
Злата вздохнула и хотя не ее вина была, что у брата отобрали возможность досрочного освобождения, но легкий укор совести и не приятный осадок все же поселились на время в восприимчивой ко всему девичьей душе.
Андрей Тимофеевич всегда был добр, справедлив, непредсказуем и непреклонен и Злата отца очень любила, но в споры вступала редко, заведомо зная их исход.