День учителя

В зале погас свет, и зрители услышали громкий звук катящейся монеты, которая наконец упала и зазвенела. Свет зажегся. Послышалась тягучая мелодия, оставлявшая гнетущее впечатление. На сцене показалась похожая на Линду блондинка, одетая в белое платье. Впрочем, слово «одетая» в данном случае было неуместно. Верхняя часть платья представляла собой сходившийся к талии конус, из широкой части которого выглядывали груди девушки, вернее — учитывая их размер — соски. На бедрах у нее была закреплена юбка, напоминавшая то ли балетную пачку, то ли широкой абажур от торшера, ниже которой виднелись тощие бледные ноги, одетые в чулки, прикрепленные на резинках к поясу. Девушка изгибалась во все стороны, стараясь с разных ракурсов показать зрителям свои мощи и нижнее бельишко из секс-шопа. В руках блондинка держала два поводка, на которых она провела по сцене пузатых, покрытых шерстью мужичков, одетых в кожаные штаны на помочах и тяжелые ботинки. Оба были с голым торсом, зато их лица скрывались под кожаными мешками с прорезями для глаз и рта. Прорези для рта закрывались на молнию. Вероятно, все, что было надето на этой троице, и представляло собой плод фантазии Линды, о чем говорила Ирина. Девица спустила пару в мешках с поводков. Они промаршировали по сцене в направлении зрителей и, оказавшись на переднем плане, синхронно расстегнули молнии на ртах, а затем сообщили:

«Муха, Муха-цокотуха,Позолоченное брюхо!

Муха по полю пошла,

Муха денежку нашла.Пошла Муха на базар

И купила самовар».

При этом руками они указывали на блондинку в белом, ясно давая понять, что она-то и есть та самая Муха-цокотуха. Услышав о том, что ее героине полагается посетить базар, блондинка бросилась со сцены в зал и начала усаживаться на колени к мужчинам, сидевшим в первом ряду, и елозить по ним. Иногда, ради разнообразия, она закидывала левую ногу на шею зрителю и притягивала его голову к своему паху, одновременно изображая на своем лице восторг и постанывая как бы в экстазе. Это заняло минут десять. Затем на сцене появилась крупная грудастая женщина, из одежды на которой был только большой кран из папье-маше, закрепленный на лобке. Увидев «самовар», Муха-цокотуха покинула зрителей и начала сзывать на чаепитие тараканов, букашек и т. д., четко и с выражением воспроизводя текст первоисточника. Следом за «самоваром» на сцене возникла сходная с ним по комплекции женщина, из одежды на которой была огромная круглая коробка от торта, закрывавшая от зрителей область бедер, на крышке которой торчали рюмки и две бутылки водки. С головы и до коробки новый персонаж покрывал крем. Судя по всему, это был торт. Выбежавшие на сцену «тараканы» и «букашки», разного пола, соответственно одетые только в едва заметные на их телах трусики, устроили на сцене имитацию свального греха. Среди копошащихся вокруг «самовара» тел выделялась Муха-цокотуха, с которой «тараканы», оставлявшие ненадолго своих «букашек», по очереди предавались утехам, решив, видно, показать все позы из рисунков к «Камасутре» в динамике. Впрочем, и «букашки» были не прочь усладить плоть хозяйки праздника, показывая тем самым, что Муха-цокотуха в трактовке «Ю. Наумова» бисексуальна. Периодически от этой кучи-малы отделялся то один, то другой ее участник, который подходил к «торту», чтобы пропустить рюмочку-другую. При этом, выпив, «таракан» или «букашка» слизывали крем с тела, застывшего рядом с «самоваром» «угощения». В зале было нестерпимо жарко и накурено — на теле «торта» появились подтеки пота, с которыми сладости стекали по ее ногам на пол. Персонажем, привносившим в происходящее элемент комического, была огромная тетка, вся покрытая складками жира, которая, судя по прикрепленным к потной спине желтым крылышкам, являлась «бабочкой-красавицей». В тексте оригинала ей, помнится, предлагалось откушать варенья, в постановке режиссера-новатора никакое варенье «бабочку» не интересовало, она всеми силами стремилась составить в групповухе конкуренцию Мухе-цокотухе и потому кидалась на каждого «таракана». Если бы не ее клоунада, возня на сцене, продолжавшаяся под какофонию, выполнявшую функцию музыки, без малого полчаса, могла порядком осточертеть.