Деньги на ветер

Я переоделась. На этот раз на мне черные джинсы, белая блузка и блейзер, оставленный Анжелой. Я причесалась и не слежу за тем, чтобы поменьше жестикулировать — решила играть, актерствовать, как Джек.

Со стороны Фэрвью приближается автобус.

Остановился, но водитель дверь не открыл. Показал на часы и беззвучно, но тщательно артикулируя, выговорил «рано».

Ну, парень, будь я одной из этих долговязых трофейных жен с Пёрл-стрит…

Впрочем, они на автобусе не ездят.

У меня за спиной раздались шаги, показался мексиканец-рабочий с вязанкой хвороста. Положил ее на землю и отошел в лес облегчиться.

— Открой, — беззвучно, одними губами, обратилась я к водителю, но он отрицательно покачал головой.

Ох, Америка, ты во всем идешь мне навстречу!

Секунда за секундой превращались в прошлое. Холодное солнце на небе, застывший автобус на дороге — вхолостую молотит двигатель. Слышно, как журчит струя мочи.

Прошло ровно пять минут, и водитель нажал на кнопку, включился компрессор, дверь открылась.

Пахнет кондиционированным воздухом, кофе, людьми.

Пожилой мексиканец вернулся к дороге. За границей он явно не первый день. Мне вдруг представилось его прошлое: переход через границу в Хуаресе, ночная поездка по Техасу, нотация, которую на грубом уличном испанском читает ему Эстебан или подонок управляющий, только что явившийся из Лос-Анджелеса. Потом работа, работа, работа целыми днями с утра до вечера. Сон в мотеле на какой-нибудь горе Потная Спина или в денверской ночлежке, подъем — и снова работа, работа.

Мы на мгновение встретились взглядами.

В них понимание, узнавание.

Жизнь нелегка.

Не до шуток, вашу мать.

Он кивнул мне. Я кивнула в ответ.

— Поедете, мисс? — нетерпеливо спросил водитель.

Я вошла в автобус, протянула пять монет по двадцать пять центов. Получила сдачу — цент в цент. Билета не взяла, прошла в конец салона и уселась в последнем ряду. Окинула взглядом немногочисленных пассажиров и сразу же забыла о них. Они меня тоже как будто не заметили. Кто ездит на автобусе в этом городке? Дети, водители, которых лишили прав за вождение в нетрезвом виде, иностранцы.

Дверь закрылась, включилось сцепление, автобус, вздрогнув, подался вперед.

Минут через десять в просветах деревьев замаячили дома.

Я пристально вглядывалась в номера на почтовых ящиках. Почти сразу заметила номер 229 и оглянулась в поисках способа остановить автобус. Ага, вот какой-то шнур, протянутый вдоль окон. Потянула, раздался звонок; автобус затормозил, но только у следующей остановки, проехав примерно километр.

Встала, прошла вперед и поблагодарила водителя:

— Спасибо.

— Угу, — буркнул он, и автобус уехал.

Я пошла назад. В глубине небольшого участка с расставленными тут и там ржавеющими железными скульптурами стоял двухэтажный дом на четыре-пять спален, опоясанный со всех сторон деревянной террасой. Близко к дому — слишком близко — росли большие старые деревья.

Дорожка. Крыльцо. Аккуратно собранные кучи желтых листьев. Дверной молоток в форме головы бордер колли. Постучала. Дверь мне открыл неопределенного возраста человек с бледным азиатским лицом. Джинсы, черный свитер, подозрительный взгляд. Огромного роста. Что у них тут в воду добавляют?

— Мы не участвуем в сборе средств на благотворительность, — сообщил он.

— Я из Северной страховой, мне, с вашего позволения, надо поговорить с миссис Купер, — протараторила я.

Он в нерешительности нахмурился, потом открыл дверь пошире:

— Это по поводу автоаварии?

— Да.

— Проходите.

В темном холодном доме пахло уксусом. Панели красного дерева, полы, вымощенные каменной плиткой, еще несколько уродливых металлических скульптур. Я прошла следом за мужчиной в небольшую загроможденную гостиную. Фарфоровые статуэтки по рисункам монахини Гуммель, стеклянные фигурки животных, ткани, украшенные индейскими узорами, великолепный истертый коврик над кирпичным камином, на другой стене — рисунки по ткани для ширм в китайском стиле. Посередине каминной полки лежал овальный мяч.

— Моя мама, — шепнул он, кивнув на седую женщину, сидящую перед очень большим телевизором.

Показывали какое-то соревнование, участники метались по экрану.

— Меня зовут Джимми, — тихо сказал мой провожатый.

— Инес Мартинес, — представилась я, протягивая ему руку.

Он крепко ее пожал и обратился к пожилой женщине:

— Мам, тут к тебе по поводу той аварии. — Повторил раз, другой, но женщину занимало только происходившее на экране.

Наконец Джимми взял пульт и выключил телевизор.

Тогда миссис Купер взглянула в мою сторону. Это была старая китаянка в красивом голубом платье с цветочным узором, опрятная, аккуратная, миниатюрная. Ее окружала особая аура — такая иногда бывает у наркоманов и умирающих.

— Мам, тут к тебе дама, — объяснил ей Джимми.

— Я же смотрела передачу! — запротестовала миссис Купер.

Джимми пожал плечами и, обернувшись ко мне, закатил глаза.

Твоя очередь, Меркадо.

Ласковый голос. Фальшивая улыбка.