Деньги за путину

Наверху, за каменным карьером, проходила дорога, соединяющая город с рыббазой. Слева по берегу, метрах в трехстах, стояла изба старой колхозной рыбалки. Еще одна достопримечательность находилась поблизости от бригады — выброшенный много лет назад штормом небольшой катер. Как он здесь оказался — никто не помнил. Море наполовину замыло его ржавый корпус, и он накренился всем корпусом вбок, будто собирался с первой волной подняться и уйти в плавание. Это впечатление особенно усиливалось во время прилива. В непогоду волны яростно обрушивались на рубку с пустыми глазницами иллюминаторов, наполняли трюм пенной зеленоватой водой. Потом она долго стекала ручейками из заклепочных отверстий. Слева по борту еще можно было прочесть: «Товарищ».

С некоторой растерянностью рыбаки посматривали наверх — метрах в пятидесяти крутой склон переходил в пологую террасу. Там устраивать жилье глупо — уж очень высоко. Тогда где? Шелегеда вдавил каблуком окурок:

— Чего, гладиаторы, приуныли? Счас мы мигом оборудуемся.

С ловкостью обезьяны он полез по склону и скоро исчез в густом кустарнике. Только вздрагивающие кончики веток да хруст валежника отмечали его присутствие.

— Ну и скорость! Как у спаниеля, — сказал пижон в модной куртке.

Все засмеялись.

Но вот из зарослей высунулась голова.

— Нашел! Отличное место. Айда сюда.

Часа за полтора рыбаки вырубили в кустарнике две площадки. Одну под палатку, вторую — чуть поодаль, чтоб не долетели искры из печной трубы, — под кухню. Потом на кунгасе отправились вдоль берега за бревнами и досками. Нашли даже целую дверь с ржавым почтовым ящиком. На территорий рыббазы давно валялись листы оцинкованного гофрированного железа, завезенного сюда еще со времен посещения Чукотки американскими шхунами. На листах сохранилось клеймо — античный мужской силуэт и надпись: «Аполло».

Пока сортировали железо, морячок в бушлате вовсю заговаривал зубы двум подошедшим девушкам в новеньких комбинезонах — рыбообработчицам. «Не верите, что это обшивка с «Аполлона»? Да не я буду! У ребят спросите. Вчера, ночью слышу — опять что-то заскрежетало, зазвенело. Выглянул из палатки, а у входа — лист, еще горячий. Их велено собирать. За каждый платят по три девяносто две. Ей-ей, не я буду! Приходите сегодня ночью — обещают опять…» Девушки согласно смеялись и не уходили.

— Порядок! — подмигнул рыбакам морячок и принялся таскать листы на кунгас.

Когда свалили на берег весь материал, Савелию сделалось невыносимо грустно: «Когда же все это кончится?» Он уже считал, что слоновья работа позади, что теперь, как все заверяли, наступит длительная пора безделья, до самого начала рунного хода кеты. И лишь в свободное от отдыха время — неутомительная переборка невода для собственных нужд. А тут опять немыслимая операция по перетаскиванию всего этого завала бревен, досок, железа по отвесной горе на высоту с четырехэтажный дом.

Бригадир первым взвалил на плечо бревно и полез, цепляясь левой рукой за кусты и комья влажной земли. Шея его, и без того бурая от комариной мази, вздулась веревками жил. Дрожали колени. Морячок подхватил сзади конец бревна, но Шелегеда зло матюгнулся.

Савелий нервно передернул плечами и взглянул на Антонишина, словно спрашивая: «Ну зачем так уродоваться?» Гена страдальчески морщился и непрерывно смаргивал белесыми ресницами капельки пота.

За Шелегедой полезли остальные. Когда тяжелые брусья с грехом пополам подняли на терраску, Григорий распорядился четверым остаться на берегу, а с остальными отправился в колхоз за кирпичом для печи, стеклами, инструментом.

Если бы не комарье, вполне можно было радостно оглянуться окрест и восхищенно воскликнуть: «Эх, погодка-то!» Стояли тихие, по-летнему ясные деньки. Все вокруг сияло и улыбалось. Из теплой земли проклюнулись первые стручки сочно-зеленой гусиной травки, полярные рододендроны готовы были вот-вот раскрыться солнечно-желтыми цветками, похожими на нежные пушистые крылья редкой бабочки. Невод лежал на воде неподвижно, будто опущенный в расплавленную густую массу. Наверху, за каменным карьером, курился дымок далекого костра…

— Господи, хорошо-то как! — тонким голосом пропел повар и тут же выругался, с остервенением хлопнув себя по лбу. — Кровопийцы грустные!

Савелий, Гена и морячок в тельняшке с интересом посмотрели на повара. О таких говорят: хоть так поставь, хоть эдак… Широкими волнами свисали до земли брюки в мелкую полоску, а из-под брезентовой куртки выглядывали засаленные края длинного пиджака в клетку. Как потом сказал морячок, «выгребной костюм времен нэпа».