Дэниел Мартин

– Ну что ж. Это мне урок. Буду знать, как шутки шутить про ясновидение.

– Да уж. Это, оказывается, довольно опасно. Она бросает на него обиженный взгляд:

– Ты еще раз не попросишь меня выйти за тебя замуж?

– Я стараюсь не повторять дурацких ошибок.

– Вся твоя жизнь – сплошная ошибка. Ты сам только что сказал.

– Тем более важно не втягивать туда еще и тебя.

– Мне, конечно, не надо бы соглашаться.

– Тогда в чем дело?

Она наклоняется и начинает взбивать подушку.

– Я все время думаю об этом. Много думаю. И подозреваю, гораздо серьезнее, чем ты. Несмотря на все твои разговоры.

– Тогда ты должна бы представлять себе, почему из этого ничего хорошего не выйдет.

– Я понимаю – все признаки скорее против, чем за. Как ты и утверждаешь. – Она продолжает приводить в порядок диванные подушки, поднимает одну, рассматривает отпоровшийся шнур. – Я просто хочу спросить, почему то, что ты не захочешь повсюду тащиться за мной, а я не захочу все бросить, чтобы штопать тебе носки, – плохо, а не хорошо. Это самое лучшее, на что я могу рассчитывать. Роль домашней наседки меня вовсе не привлекает. Именно из-за этого и рухнула моя единственная – до тебя – серьезная связь. И так оно всегда и будет с любым нормальным человеком моего возраста… Я просто пытаюсь быть честной, – добавляет она.

– Тогда определенно ничего не выйдет, Дженни. Очень важный компонент таких браков – недостаток честности. Думаю, нам с тобой это не под силу. В конечном счете.

Она укладывает подушку на место.

– Ты, кажется, никак не можешь понять, что очень нужен мне. Во многих смыслах.

– Не обязательно я.

Она отходит от дивана и усаживается в кресло. Сидит сгорбившись, голова низко опущена.

– Мне уже страшно.

– Это только доказывает, что я плохо на тебя действую. И так будет всегда.

– Мне надо решить насчет новой роли.

– Ты знаешь, что я об этом думаю. Он – человек что надо. И сценарий он вытянет. Соглашайся.

– «И развяжи мне руки». – Она меняет тон: – Я знала бы, что ты меня ждешь. Что ты – рядом.

– Но так оно и будет. Пока ты этого хочешь. Ты же знаешь. – Он ищет слова, которые могли бы ее утешить. – Знаешь, ты ведь можешь переехать в «Хижину». Эйб и Милдред будут просто счастливы.

– Может, я так и сделаю. И не меняй тему. – Она затягивайся сигаретой, выдыхает дым, поднимает на него глаза. Он так и не отошел от телефона. – Отметим: ты так и не сказал, что я – самое лучшее, на что можешь рассчитывать ты.

– Ты уже торгуешься!

– А ты скрываешь. Это еще хуже.

– Что я такое скрываю?

– Свое прошлое.

– Не очень-то оно интересно. Мое прошлое.

– Это глупый, поверхностный, уклончивый ответ.

Она делает паузы между прилагательными. Слова звучат как щелканье хлыста. Дэн отводит взгляд.

– То же можно сказать о большей части моего прошлого.

– Это сценическая реплика. Не реальность. – Он не отвечает. – Но так ведь можно сказать о прошлом любого из нас. Не понимаю, почему ты считаешь, что твое прошлое так особенно ужасно.

– Я не говорю, что оно ужасно. Оно не изжито. Не исторгнуто из себя. – Он отходит к дивану, садится; диван – под прямым углом к креслу Дженни. – Дело не в статистике. Даже не в фактах личной биографии. Дело просто в личном восприятии. – Она молчит, ничем ему не помогая. Он продолжает: – Я неправильно тебе сказал. То, что я ощутил сегодня днем, было вовсе не чувством пустоты. Скорее наоборот. Как будто здорово переел. Тяжкий груз непереваренного. Как жернов.

Она разглядывает кончик своей сигареты.

– А что такого сказала твоя бывшая жена, когда ты возмутился?

– Про этот снимок в «Экспрессе». Не удержалась – надо было меня уколоть.

Теперь она рассматривает ковер.

– А у тебя – то же самое?

– Что «то же самое»?

– Чувство ненависти? Я слышала, ты сказал: «Это все прошло и быльем поросло».

– А ты лет через двадцать будешь считать, что все, что сейчас, – быльем поросло?

– Что бы ни случилось, я не захочу снова причинить тебе боль.

Она не поднимает на него глаз, а он вглядывается в ее лицо – упрямое лицо обиженного ребенка и ревнивой молодой женщины; ему так хочется обнять ее, растопить лед, но он подавляет это желание и молча хвалит себя за это. Теперь он разглядывает то, что осталось в бокале от значительно большей, чем «на два пальца», порции виски.

– Мы ценили вовсе не то, что следовало. Слишком многого ожидали. Слишком многим доверяли. Через двадцатый век пролегла огромная пропасть. Рубеж. Родился ты до тридцать девятого или после. Мир… нет, само время… словно проскользнуло мимо. За десять лет перескочило на три десятилетия вперед. Мы – допотопники – навсегда остались за бортом. Твое поколение, Дженни, прекрасно знает все, что касается внешней стороны явлений. Все, что на виду. Как выглядели и как звучали тридцатые и сороковые. Но вам неизвестно, как они ощущались изнутри. В какие смешные одежды они облекли наши сердца и души. Какие оставили следы.

Она долго не отвечает.

– Может, тебе лучше позвонить в аэропорт?

– Дженни!

– Это не пропасть, Дэн. Это всего лишь баррикада, которую ты сам, по своей воле, возводишь.

– Чтобы оберечь нас обоих. Она тушит сигарету.

– Я иду спать.