Деникин. Единая и неделимая

8 марта Юнкерский батальон смело бросился в Лабу, пытаясь занять плацдарм на другом берегу. Щуплые мальчишки камнем шли на дно, ледяная вешняя вода была выше их роста. Мокрыми курицами они выпрыгивали из Лабы и кидались в штыки. Генерал Боровский не жалел ни себя, ни пацанов. Не то время. Марковцы, партизаны, корниловцы били по расходящейся дуге, расширяя плацдарм. Безбожно гремя колесами и безбожно мучая раненых, переправлялся обоз.

Генерал Романовский, глядя на это, заметил: «Умом не постигаю, но сердцем верую, что не погибнет ни идея, ни армия».

В Киселевских хуторах совершенно без сил на сеновале завалились спать вповалку и солдаты, и генералы. Среди ночи Деникин проснулся от удушья, горела солома. Пинками растолкал совершенно обессиленного Алексеева, вышиб раму, выбросил в окно вещмешок с последними пожитками. Только вытащил Алексеева, как его сын всполошился: «Чемодан забыли!» Тот самый, с казной Добровольческой армии. Ворвались в пылающую хату, нашарили потрепанный саквояж, который уже лизали языки пламени, швырнули в снег.

У Филипповских хуторов сцепились с передовым отрядом красных. Офицерский полк залег, огонь такой, что головы поднять невозможно. Командир 3-й роты полковник Кутепов, посвистывая, ходит вдоль своих цепей — шапка на затылке, руки в карманах. В этот день три пули пробили его плащ, но все навылет.

Тяжело ранен в голову полковник генерального штаба Патронов. На стогу сена маячит знакомая фигура в белой папахе. Корнилову кричат Романовский, текинцы, штабисты, чтобы сошел, не подставлялся под пули. Тот машет рукой и тычет биноклем в наступающие красные цепи. За разрывами снарядов ничего не слышно. Расслышали — посылает в бой самих текинцев. Конвой насупился, но двинул на подмогу. Марков поднял своих и отбросил красных.

10 марта у станицы Рязанской батальон Корниловского полка угодил в засаду и понес ощутимые потери при переправе через реку Белая. Оттеснив красных за гребень, он столкнулся с превосходящими силами, стянутыми под Рязанскую с майкопского направления. За корниловцами успели переправиться только партизаны и чехословаки. Именно они и приняли на себя основной удар противника. С тылу накрыла артиллерия, разрывом снаряда опрокинута повозка генерала Алексеева, убит его кучер. Обоз переправляется, но не знает, что идет как раз навстречу наступающим большевистским цепям. Чехословаки расстреляли все патроны и постепенно ударяются в бега. Их командир капитан Немечек сначала пытался образумить земляков уговорами, затем кулаками, а потом просто сел на сырую землю: «Дале изем немохль уступоват. Я зусгану зде доцеля сам (Дальше я не могу отступать. Останусь здесь хотя бы один)».

Подскакали текинцы, поделились патронами, кое-как сдержали натиск.

У моста Корнилов со штабом среди раненых по внешнему виду определяли способных драться и ссаживали с подвод. Раздали винтовки и повели в бой до полусотни годных умирать. Из обоза слышится слабый голос: «Сестрица, не пора ли стреляться?»

Из последних сил бросился в штыки Юнкерский батальон, очумелые юнцы тонкими голосами кричали «ура», потрясая уже пустыми винтовками без патронов. Генерал Боровский заковылял в атаку с саблей наголо. Красные дрогнули, начали отступление.

Рязанская объявила себя «нейтральной», дала проход добровольцам. Тот самый проход, которого так долго ждали — к черкесским аулам. Шли к аулам, вышли к кладбищу. Перейдя речку Пшиш, добрели до аула Несшукай, больше напоминавшего некрополь. Немногие собравшиеся жители поведали новые реалии Гражданской войны. Под шумок анархии казаки Рязанской договорились с иногородними временно побыть «большевиками», и начали сводить старые счеты с «кадетами» из нищих черкесских аулов. В Габукае вырезали всех мужчин без разбора — 320 человек, в ауле Ассоколай — 305 человек, то же в Гатлукае, Панажукае и т. д. Черкесы падали в ноги Корнилову и просили принять их в армию, мстить «большевикам». В ауле Шенджий на площади собралась толпа конных с зеленым знаменем, на котором белели звезда и полумесяц. Мулла потрясал халатом и призывал к мести за убитых отцов и братьев. Женщины, видимо, в понятие мести не входили.

14 марта в Шенджий прибыл со своим начальником штаба полковником Вячеславом Науменко новоиспеченный генерал (произведен в тот день Кубанской Радой для поднятия престижа перед генералами-«добровольцами») Покровский, сделавший головокружительную карьеру за два месяца боев из капитана в «лампасники». Добровольцы, услышавшие о том, что они соединились с кубанцами, чуть было не принялись качать Покровского, но Корнилов, презрительно относившийся к «выскочкам» во-первых и к летчикам во-вторых, сухо потребовал от того полного подчинения командующему. Его неприязни добавляла и гулявшая за летчиком еще с Первой мировой войны репутация пьяницы и бабника. В 1915 году в Тарнополе со своим собутыльником капитаном Борисом Свистуновым, перепившись горькой, выбросили с балкона местной ресторации рояль лихости ради.