Деникин. Единая и неделимая

В Кореновской 4 февраля столкнулись с главными силами красных под командованием есаула Ивана Сорокина, бывшего фельдшера. Талантливого военного и политического авантюриста. Сорокин сосредоточил в Кореновской до 14 тысяч бойцов и зажал добровольцев в клещи. Два бронепоезда беспрестанно курсировали по ветке Ростов — Екатеринодар, поливая добровольцев железным огнем.

В бой были брошены все резервы, кончались патроны. У командующего спросили, давать ли последние. Корнилов ответил сухо, давать все: в Кореновской найдем их сколько угодно.

Генерал Эльснер из обоза передал, что в тылу появилась «какая-то конница», опасность угрожает нескольким сотням раненых. Корнилов, не отрываясь от бинокля, бросил: «У Эльснера есть два пулемета и много здоровых людей. Этого вполне достаточно. Пусть защищаются сами. Я ничего дать им не могу».

Эльснер с ранеными и медсестрами уже готовился умирать с честью, когда выяснилось, что это были три сотни кубанцев, посланных на подмогу добровольцам Брюховецкой станицей.

Марков взял мост через реку Бейсужек, бронепоезда отползли. Корниловцы перешли вброд и бросились в штыки. Батарея Миончинского ахнула картечью в сгрудившиеся массы красных, пытавшихся сосредоточиться на окраинах. Сорокин уводил разбитые отряды на Платнировскую.

Корнилов был прав — Офицерский полк, ворвавшись на станцию, обнаружил до 500 снарядов, массу винтовок, патронов и груды амуниции.

После боя подсчитали потери: за последние дни добровольцы потеряли убитыми и ранеными свыше 400 человек (только в бою за Кореновскую 35 убитых и до 100 раненых).

Самое худшее было то, что от пленных узнали о том, что еще 1 марта 2-й добровольческий отряд (Кубанская армия) полковника Виктора Покровского (командир 12-го авиаотряда, первый русский летчик, взявший в плен вражеского пилота вместе с самолетом), атаман Александр Филимонов и Кубанская Рада оставили Екатеринодар. Поход Корнилова терял стратегическое значение. В 80 верстах от цели узнать, что эта цель упущена, кого угодно это повергнет в уныние. К тому же армия в постоянных боях и понесшая такие потери была измотана физически и морально. Ей необходим был отдых.

Несмотря на то, что Деникин и Романовский настаивали на продолжении наступления на деморализованного противника (их скрытно поддерживал стратег Алексеев), Неженцев, Марков и Богаевский убеждали в необходимости отдыха в горских аулах, иначе Екатеринодар просто некем будет брать.

Корнилов согласился с большинством — 5 марта армия резко повернула на юг за Кубань, в черкесские аулы, не тронутые большевизмом, в расчете дать войскам передышку.

Сложность была в том, что ни та, ни другая спорящая сторона не могла подкрепить свои доводы данными разведки. Крайний дефицит кавалерии заставлял беречь лошадей, а посланные в разведку пешие офицеры редко возвращались. Их ловили и вешали на месте. Из-за этого произошла трагическая нестыковка — кубанский добровольческий отряд, прослышавший о подходе Корнилова, повел наступление на Екатеринодар из аула Шенджий в тот самый день, когда корниловцы свернули на юг. Естественно, был разгромлен.

В результате получилось, что за Кубанью добровольцы угодили в поселения сплошь иногородних, где были сильны большевистские настроения, и вместо отдыха армия получила еще более тяжелые и кровопролитные бои. Как писал Деникин, «к началу апреля все селения иногородних, а их из 87 кубанских станиц 85, уже числились большевистскими». По утверждению Богаевского: «Наша горячая надежда — отдохнуть за Кубарью и привести себя в порядок — не оправдалась. Наоборот, мы попали в сплошное осиное гнездо большевизма. Каждый хутор, отдельный дом, роща встречали нас градом пуль. Занимаемые селения оказывались почти пустыми, но в них не было нам ни минуты покоя. Везде свистели пули, смертельная опасность была на каждом шагу. Кольцо, сжимавшее измученную армию, охватывало ее все плотнее, и нужны были отчаянные усилия, чтобы прорвать его и двигаться дальше».

За Кубанью добровольцам пришлось выдержать не менее тяжелые бои под Усть-Лабинской и Некрасовской. Армия вновь была зажата между железной дорогой, узкой дамбой и рекой. Сзади напирал Сорокин, с севера — бронепоезда красных. Офицерский и Корниловский полки с ног сбились, атакуя спереди и отбиваясь сзади, бросаясь в штыки и отвечая одним снарядом на десять вражеских. Батарея Миончинского метким огнем одна отбила атаку прибывшего из Кавказской эшелона подкреплений Сорокину. Два эскадрона резерва каждый раз посылались в бой, затыкая дыры на флангах и в тылу. Обескровленный большими потерями Богаевский смущался и каждый раз отсылал эскадроны назад, выговаривая, что «там они нужнее».

В Некрасовской из камышей добровольцев накрыли артиллерийским и пулеметным огнем.

Новое совещание. Деникин еще раз подчеркивает, что уход в Закубанье ошибка, и предлагает создать демонстрацию движения на Майкоп, где у большевиков как раз сосредоточены крупные резервы (случайно прочитали в газете «Известия»), а самим круто уйти на запад, через реку Белую в район черкесских аулов, дружественных добровольцам.