Денис Фонвизин. Его жизнь и литературная деятельность

Воспоминание о приеме у Шувалова и при дворе осталось у Фонвизина на всю жизнь. Шувалов, взяв его за руку, подвел к человеку, вид которого уже привлек почтительное внимание юноши. «То был бессмертный Ломоносов!» Он спросил у мальчика, чему тот учился, и красноречиво стал говорить о пользе латинского языка. Великолепие дворца императрицы поразило, конечно, юношу, которому не было еще полных 14 лет, как нечто сказочное. Известна роскошь дворца Елизаветы. «Везде сияющее золото, собрание людей в голубых и красных лентах, множество дам прекрасных, наконец, огромная музыка – все сие поражало зрение и слух мой, и дворец казался мне жилищем существа выше смертных». Фонвизину казалось счастьем остаться в Петербурге, но врожденное благоразумие и тоска по родным скоро взяли верх, и он без сожаления вернулся в Москву.

Пребывание в Петербурге оказало, однако, на него большое влияние. Между прочим, столкновение при дворе с одним заносчивым юношей, который отнесся к нему как к невеже из-за незнания французского языка, побудило его пополнить образование с этой стороны. Не оставляя латинского языка и слушая логику у профессора Шадена, он в то же время взялся за Вольтера и через два года пробовал уже переводить стихами его «Альзиру». Особенно удачно переводил Фонвизин в это время с немецкого и, познакомившись с книгопродавцем, стал получать заказы. Первым литературным опытом его были басни Хольберга, изданные в 1761 году, затем последовали «Метаморфозы» Овидия и переводы статей: «Изыскание о зеркалах древних», «О рисовальном искусстве» и др.

Все статьи эти говорят еще о петровской программе переводов классических и образовательных произведений, необходимых для практического использования в жизни. В переводе «Альзиры» Вольтера и «Сифа» аббата Террасона сказывается уже дух новой литературы, которая быстро начинает развиваться с воцарением Екатерины. Подробное название последнего перевода – «Геройская добродетель, или Жизнь Сифа, царя египетского» – говорит уже о воспитательном направлении века.

В 1762 году Фонвизин был сержантом гвардии, но военная служба не влекла его. Ему хотелось еще учиться, он искал случая обнаружить свои дарования. В это время двор прибыл в Москву. Фонвизин подал прошение в иностранную коллегию, и вице-канцлер князь А. М. Голицын, испытав его в знании иностранных языков, приказал послать в университет «промеморию», которою предписывалось сержанта Фонвизина, «выключа из числа университетских студентов, прислать в коллегию для определения по желанию и способности его». Он был скоро отмечен как хороший переводчик и даже послан с поручением к Шверинскому двору. С этого времени начинается его служба в Петербурге; параллельно со службой завязывались литературные знакомства и связи.

Еще во время пребывания в столице с Мелиссино юноша познакомился с Дмитревским, Волковым и другими. Еще тогда он чуть не сошел с ума от радости, узнав, что они бывают в доме его дяди. «Генрих и Пернилла», комедия Хольберга, по собственным его словам «довольно глупая», показалась ему тогда произведением величайшего разума, а актеры – великими людьми, знакомство с которыми должно составить его благополучие. Действие, произведенное на него тогда театром, почти описать невозможно, говорил он уже на краю гроба. Обладая сам даром прекрасно «передразнивать людей», он с этих пор особенно внимательно всматривается в окружающее, и в нем начинает шевелиться идея создать свою комедию. Попытка его ограничивается пока «переделкою на русские нравы» комедии Грессе «Корион» (в трех действиях). Фонвизин сохранил все недостатки этого рода комедий, не прибавив достоинств. Лица в комедии не русские и не живые, изображение страстей натянутое, и пьеса кончается попыткой самоубийства, которая не удается, потому что слуга, «добрый гений» своего барина, подменяет яд и говорит в момент отчаяния умирающего: «Вы выпили не яд, а выпили водицу». И вся пьеса – плохая фальсификация, хотя не яд, но водица. Как перевод пьеса недурна и заключает в себе интересные по мысли монологи о недостатках современного общества, о чести, гражданском и человеческом долге, самоубийстве и так далее.

К этому же времени относится оригинальная басня Фонвизина «Лисица-казнодей», [1] в которой автор, несмотря на молодость, пытается уже сатирически изобразить корыстные побуждения людей, – результат наблюдений, которые, быть может, он успел сделать на недавней службе и при дворе. Лисица сплетает похвалы Льву, «царю зверей» (впрочем, уже умершему). Автор говорит тем, кто удивляется нахальной лжи льстеца:

Чему дивишься ты,

Что знатному скоту льстят подлые скоты?

Когда же то тебя так сильно изумляет,

Что низка тварь корысть всему предпочитает

И к счастию бредет презренными путьми,

Так видно никогда ты не жил меж людьми.