Дэнс, дэнс, дэнс

– Значит, Кики куда-то тебя привела? – спросил он наконец. – Туда, куда тебе было нужно?

Я кивнул. Но ничего не сказал. Слишком уж долгой была та история, да и рассказывать ее особо не хотелось.

– И вот теперь она снова хочет куда-то меня привести, – сказал я. – Я это чувствую, и очень сильно. Вот уже несколько месяцев. Все это время как будто иду вслед за нитью, которую она мне бросила. Ужасно тонкая нить; сколько раз уже думал – ну, все, сейчас оборвется. А она все тянется и не кончается. Так худо-бедно добрался до сегодняшнего дня. Разных людей встретил, пока шел. Тебя, например. Я бы даже сказал, среди этих людей ты – центральный. А я все иду – и никак не могу уловить, к чему она клонит. Уже два человека погибло на моем пути. Сначала Мэй, потом однорукий поэт... То есть, двигаться-то я двигаюсь. Но ни к чему в итоге не прихожу...

Лед в стаканах совсем растаял. Готанда принес из кухни очередное ведерко, наполнил стаканы льдом, налил еще виски. Изысканные жесты. Благородная осанка. Приятный стук льда о стенки стаканов. “Как в кино”, – машинально подумал я.

– Так что у меня своя безнадега, – подытожил я. – Ничем не веселее твоей.

– Э, нет, старина, – возразил Готанда. – Я бы наши безнадеги не сравнивал. Я люблю женщину. Это любовь, у которой не может быть выхода. С тобой – совсем другая история. Тебя, по крайней мере, что-то куда-то ведет – пусть даже и мотая из стороны в сторону. Никакого сравнения с лабиринтом страстей, в котором блуждаю я. У тебя есть чего желать, на что надеяться. Есть хотя бы шанс на то, что выход найдется. У меня нет вообще ничего. Между нашими ситуациями – такая пропасть, что и говорить не о чем.

– Может быть... – вроде как согласился я. – Так или иначе, мне остался лишь путь, который предлагает Кики. Других путей нет. Она все время старается мне что-то передать – то ли знак какой-то, то ли послание. И я напрягаю слух, пытаясь его разобрать...

– Послушай, – сказал вдруг Готанда. – А ты никогда не думал, что Кики могли убить?

– Так же, как Мэй?

– Ну да. Сам подумай. Так же внезапно исчезла. Я когда узнал о смерти Мэй – тут же о Кики вспомнил. А вдруг с ней то же самое произошло? Об этом даже вслух говорить страшно. Вот я и не говорил. Но ведь это возможно, не так ли?

Я ничего не ответил. Как бы то ни было – я видел ее, вертелось у меня в голове. Там, в пепельных сумерках на окраине Гонолулу. Я видел ее. Даже Юки об этом знает.

– Просто как вероятность. Без фактов, – сказал Готанда.

– Вероятность, конечно, есть. Но послания мне шлет именно она. Я чувствую это совершенно отчетливо. У нее свой стиль, я не мог обознаться.

Готанда долго молчал, скрестив руки на груди. Можно было подумать, что он устал и заснул. Но он, конечно, не спал. Время от времени его пальцы оживали и вновь успокаивались. Кроме пальцев, не двигалось ничего. Ночная мгла просачивалась в комнату и обнимала его ладную фигуру, как родильные воды – младенца в утробе. По крайней мере, мне так казалось.

Я поболтал льдом в стакане и хлебнул еще виски.

И тут я ощутил присутствие кого-то третьего. Будто кроме нас с Готандой в комнате есть кто-то еще. Я чуял тепло его тела, дыхание, запах. Но по всем признакам это был не человек. Воздух вокруг заметался так, словно разбудили дикого зверя. Зверя?У меня одеревенела спина. Я судорожно огляделся. Но, само собой, никого не увидел. В воздухе посреди комнаты скрывался лишь сгусток признаковчего-то нечеловеческого. Но видно ничего не было.

35.

В конце мая случайно – то есть, надеюсь, случайно – я встретился с Гимназистом. С одним из той парочки инспекторов, что допрашивали меня после гибели Мэй. Я зашел в универмаг “Токю Хэндз”, купил паяльник и уже направлялся к выходу, когда столкнулся с ним лицом к лицу. Невзирая на совсем летнюю погоду, он был в толстом твидовом пиджаке – но, судя по лицу, это его ничуть не смущало. Возможно, служба в полиции развивает в человеческом организме особую жаростойкость. Кто его знает. В руке он держал фирменный пакет универмага – такой же, как у меня. Я сделал вид, что не заметил его, и собирался пройти мимо, но Гимназист не дал мне улизнуть.

– Экий вы неприветливый! – натянуто пошутил он. – Мы ведь не совсем чужие люди. Зачем притворяться, что мы незнакомы?

– Я спешу, – только и сказал я.

– Что вы говорите? – напирал Гимназист, совершенно не веря в то, что я могу куда-то спешить.

– Нужно к работе готовиться. Плюс целая куча других важных дел, – не сдавался я.

– Понимаю, – закивал он. – Но, может, хоть минут десять выкроите? Как насчет чая? Уж очень хотелось с вами вне работы поговорить. Десяти минут хватит, уверяю вас.

И я зашел вслед за ним в битком набитый кафетерий. Зачем – сам не знаю. Запросто ведь мог отказаться и пойти своей дорогой. Нет же – поплелся, как миленький, в кафетерий и стал пить кофе с полицейской ищейкой. Нас окружали влюбленные парочки и студенты. Кофе был дрянным, воздух спертым. Гимназист достал сигареты и закурил.