С полминуты Юки похмыкала в унисон тягучему, как утреннее похмелье, Филу Коллинзу, потом снова стянула с панели очки и принялась теребить их за дужки.
– Помнишь, тогда на Хоккайдо ты мне сказал... Что из всех девчонок, которых ты выманил на свидание, я самая красивая?
– Помню. Говорил, – кивнул я.
– И что, это правда? Или ты просто так сказал, чтоб я перестала дуться? Только честно.
– Это правда. Я не врал, – сказал я.
– А сколько девчонок ты выманил на свидание до сих пор?
– Ну, я не считал...
– Двести?
– Да ну тебя! – засмеялся я. – Не такой уж я у женского пола популярный. Ну, то есть, популярный, но не настолько. Я, как бы тебе сказать... весьма локального применения. Узкий такой. Широких масс не охватываю... Но человек пятнадцать точно выманил.
– Так мало?
– Такая вот несчастная жизнь, – вздохнул я. – Мрачная, стылая, тесная...
– Локального применения? – уточнила Юки.
Я кивнул.
Она ненадолго задумалась – наверно, о том, как можно жить такой жизнью. Но, похоже, так ничего и не поняла. Что поделаешь. Молодо-зелено...
– Значит, пятнадцать, – сказала она.
– Ну, приблизительно, – поправился я. И еще раз прокрутил в голове тридцать четыре года своей несчастной жизни. – Примерно так. Ну, самое большее – двадцать.
– Двадцать... – повторила Юки разочарованно. – И что, из этих двадцати я самая красивая?
– Да, – ответил я.
– А может, тебе просто красивые не попадались? – спросила она. И закурила вторую сигарету. У перекрестка впереди замаячила фигура полицейского, поэтому сигарету я отобрал и выкинул в окно.
– Попадались даже очень красивые, – ответил я. – Но ты красивее всех. Серьезно, я не вру. Не знаю, поймешь ты или нет, но твоя красота как бы существует сама по себе, независимо от тебя. Совсем не так, как у других. Но я тебя умоляю: давай-ка в машине не курить. Во-первых, снаружи все видно, во-вторых, салон провоняется. И потом, я тебе уже говорил: если девочки с малых лет курят, у них с возрастом начинают плясать менструальные циклы.
– Иди к черту! – надулась Юки.
– Расскажи про человека в овечьей шкуре, – попросил я.
– Про Человека-Овцу?
– Откуда ты знаешь, что его так зовут?
– Ты же сам сказал в прошлый раз. По телефону. “Человек-Овца”.
– Что, серьезно?
– Ага, – кивнула Юки.
На дороге начались пробки, и перед каждым светофором приходилось ждать, пока зеленый не сменится как минимум дважды.
– Расскажи мне про него. Где ты с ним встретилась?
Юки пожала плечами.
– Да не встречалась я. Просто... вдруг подумала о нем. Когда на тебя посмотрела, – сказала она и накрутила на палец тонкую прядь волос. – Он мне сам и почудился. Человек в овечьей шкуре. Как видение какое-то. И каждый раз, когда встречала тебя там, в отеле, – он у меня в голове появлялся. Поэтому я у тебя и спросила. А вовсе не потому, что я что-нибудь знаю...
Притормозив у очередного светофора, я попытался осмыслить услышанное. Я должен это осмыслить, во что бы то ни стало. Повернуть нужный винт и завести пружину в голове. Раз, два...
– Ты говоришь, “вдруг подумала о нем”, – сказал я Юки. – То есть, у тебя перед глазами возникла фигура Человека-Овцы, так?
– Я не могу точно объяснить, – ответила она. – Как бы сказать получше... Не то чтобы прямо фигура этого самого Человека-Овцы перед глазами появилась, нет. Просто, понимаешь… Чувства того, кто все это видел, передаются мне, как воздух. Но глазам их не видно. Глазам не видно, но я их воспринимаю – и могу переделать в картинку. Только это не совсем картинка. Ну,
– Очень смутно, – признался я.
Юки насупилась и закусила дужку очков.
– То есть, что получается… – попробовал я наугад. – Ты можешь уловить то, что я ощущаю внутри, или то, что пристало ко мне снаружи – какую-то эмоцию или сверхидею – и преобразовать это в некое видение, вроде символического сна, так что ли?
– Сверхидею?
– Мысль, которую думаешь очень сильно.
– Ну, может быть… То, что думаешь очень сильно – да, но не только это. Есть еще то, что
– Почему же. Ты отлично объясняешь.
– Что, правда хорошо?