Депутатский запрос

Лида сидела в кресле перед телевизором, лицо ее, освещаемое мерцающим экранным светом, казалось неспокойным. Семейные «пожары» у Глыбиных гасились по неизменному, как церковная служба, ритуалу. Муж простенькой шуткой делал первый шаг к примирению, жена, уже готовая принять мирное предложение, косила на него чуть прищуренным глазом, выдерживала паузу, в течение которой брови, глаза, губы ее как бы впитывали идущее изнутри тепло, оттаивали, готовились расцвести — и расцветали смехом. За этот смех, одинаково легко снимающий с души и малый грех и тяжкий гнет, Василий особенно любил жену. В негромком, теплом, словно бы солнечном всплеске радости проявлялась вся ее добрая, чуткая душа. Все Стремутки, сестра и братья-близнецы, были похожи и внешностью, и этой вот отходчивостью: легко вспыхивали, легко и отходили.

Василий опустился на диван, сбоку от жены. В свои сорок пять лет Лида, невысокая, тонкая в талии, с короткой стрижкой черных, как вороново крыло, волос, все еще выглядела девчонкой, хотя в жизни ей выпала доля не из легких. Она вон даже руки, переделавшие чертову уйму домашней работы, которой хватило бы на пятерых нынешних баб, сумела сохранить по-девичьи чистыми и красивыми, не то что он, тракторист-мазилка, свои корявые обрубыши. Василию хотелось без лишних и, в сущности, ненужных сейчас слов взять ее руку и приложить к своей щеке. Чего проще! Но мешала вихлявшаяся на экране девица, вся какая-то деланно-фальшивая, и ее присутствие гасило в нем чистый душевный порыв.

Василий домашним голосом произнес:

— Дед Щукарь дал товарищу Давыдову отлуп…

Выдержав приличествующую случаю паузу, Лида поднялась с кресла, сделала два шага к телевизору и повернула рычажок громкости до упора — девица онемела и удалилась, — другой рукой она нажала кнопку торшера, и в комнате разлился мягкий розоватый свет.

— А товарищ Давыдов что?

— Он, Лидунь, проигнорировал критику. А потом позвал Щукаря в кабинет и сказал…

Василий начал усиленно тереть лоб, ладонью прикрывая губы, уже потянувшиеся в улыбке.

— Ты перестанешь тянуть кота за хвост? Нашел удовольствие — остроумие свое на жене испытывать.

— Сказал, что в опеке Васьки Глыбина он не нуждается и если пророк из народа от него не отвяжется, то…

Принявшая было шутливый тон мужа и подыгравшая ему Лида уловила умышленную наигранность в его голосе, отчего шутка грозила перейти в шутовство, а неестественность, в какой бы дозе она ни присутствовала, более всего ранила Лиду.

— По-человечески ты можешь говорить? — спросила она, нахмурясь. — Третий час тебя корежит, а ты молчишь или шута разыгрываешь. Вась, говори, как было, все ведь вижу.

Взглядом, в котором затаенно билось что-то тревожное, он выплеснул всю свою признательность жене за то, что она так близко принимает и разделяет его переживания.

— Сядь, Лидунь. Вот сюда, рядом. Ты ж понимаешь, мне теперь не переделаться, я такой до конца. Ты устала от моих… чудачеств. Глыбина считают чудаком, вот что обидно. Какую правду ни скажи, пусть она тебя хоть по сердцу режет, все равно — смешочки, улыбочки… Как же: Глыбин потешает. Не собирался я выступать, ни вчера, ни позавчера, ехал с пустой головой. А перед заседанием меня и стукнули по пустой моей башке. Агроном из управления говорит: «Исполком заседал, снимают вашего Князя». Ну я и завертелся. Туда-сюда, у одного-другого спросил — все правильно: с директоров снять. Стремутка на исполкоме сказал: «Устали мы, товарищ Князев, разбирать жалобы на вас…» Какие жалобы на Федора пишут, ты знаешь. От одних начетов без штанов останешься. Федя из своего кармана платить не устал, а Петр Иванович от разбирательств устал. Ну вот… Чего дальше говорить?

— Значит, Петька сказал, что в нас больше не нуждается? — спросила Лида странно спокойным, не идущим к мужниной взволнованности тоном.

— Не в нас — во мне не нуждается.

— Что ты, что мы — это все одно. — Не поворачиваясь, она нашла его руку, погладила «страдательный» палец. — Только не знаю я, Вась, надо ли было тебе за Федора вступаться.

3

Лидия Ивановна Глыбина работала почтальоном. Это была последняя «должность», которая оставалась ей в своем Бугрове.

В Вязники — четыре километра — она ходила обычно пешком, обратно же, с полной сумкой газет и журналов, возвращалась рейсовым автобусом. Автобус был совхозный, курсировал он регулярно, два раза в день по кольцу. Грунтовую дорогу машины быстро разбивали, но ее постоянно подсыпали, весной и осенью ровняли бульдозером, и дорога держалась. С кольца, так называли дорогу, и начался, по существу, совхоз «Вязниковский».