Она снова кивает. Матерь Божья. Если это не мысль об убийстве проносится по
моим венам, то я не знаю, что это.
— Твой бывший был куском дерьма, — рычу я.
— Да, я знаю.
Я напоминаю себе выудить из нее побольше информации о ее бывшем парне. Тогда
я найду этого козла, и мы с моими братьями сможем передать ему пламенный привет. А
также незабываемо с ним попрощаться.
Я зажимаю пальцами ее подбородок и заставляю ее посмотреть на меня.
— Ты в порядке? Не жалеешь о том, что мы только что сделали?
Она льнет ко мне и трется своим носом о мою грудь, от чего мой член пульсирует
еще сильнее.
— Я не знала, что это может быть так.
Я обнимаю ее и прижимаю к себе.
— У меня такое чувство, что дальше будет только лучше.
— Ты так думаешь?
Она поднимает на меня свои чарующие глаза.
— Я в этом уверен. Я не шучу. Такое чувство, что тебе хорошо там, где ты сейчас, и
ты не хочешь быть в другом месте.
Когда в комнате воцаряется тишина, я упиваюсь тем, что могу прикасаться к ней,
тем, как идеально мы подходим друг другу, словно она была создана кем-то наверху
специально для меня. Каждую секунду, что я держу ее в своих объятиях, я мучаюсь,
понимая, что ничего не могу поделать со своей эрекцией. Она пульсирует от
необходимости находиться внутри нее, но мне приходится ее игнорировать. Я не могу
торопить события. Не так, как в прошлый раз.
Я подтолкнул Дану к отношениям, которые ей были не нужны. По правде говоря, я
подтолкнул ее и к беременности. Я думал, она хотела всего этого. Меня, семью, дом,
будущее. Но я проецировал на нее свои мечты, вот из-за чего все пошло наперекосяк. На
сей раз, я буду внимателен к потребностям и желаниям Куколки, а не только своим
собственным.
Она не понимает этого, но меньше, чем за час, эта девушка перевернула мой день,
мою жизнь, мой мир с ног на голову и изменила курс, которым мы последуем в наш
завтрашний день. Она осветила мое будущее и подарила мне надежду.
Мне на ум приходит стих, и я, не фильтруя свои мысли, цитирую его:
— «Дни твоей жизни станут ярче полудня, а темнота будет подобна утру».
— Мммм, — мечтательно произносит она. — Что это? Похоже на стихотворение.
— Это из Книги Иова, — я опускаю руку вниз и сцепляю наши пальцы вместе. Затем
подношу их ко рту. Я целую ее ладонь, после чего кладу наши соединенные руки себе на
грудь.
— Книга Иова?
— Из Библии. Одиннадцатая глава, стих семнадцатый.
Она приподнимается и смотрит на меня с любопытством.
— Ты читал Библию?
215
— Да, потерял счет, сколько раз. Некоторые части чаще, чем другие, — она морщит
лоб. Поэтому я продолжаю объяснять. — Мой отчим был... один из тех религиозных
фанатиков, о которых ты наверняка слышала, и он был очень строгим, — ее глаза
округляются от удивления. — Моя мать вышла за него замуж, когда мне было десять лет.
— Где был твой отец?
— Он умер, работая на стройплощадке, за день до того, как мне исполнилось два
года.
— Мав… Изви…
Передвинув наши соединенные руки, я прикладываю палец к ее губам.
— Все в порядке, Куколка. Я его даже не помню. Все, что я знаю о нем, это то, что
рассказала мне моя мать, — я опускаю наши руки на свою грудь. — Пол был моим отцом
во всех смыслах этого слова, и помимо его тотального контроля за тем, чтобы моя жизнь
вращалась вокруг церкви и ничего больше, с того дня, как мы с мамой переехали, он был
порядочным и более чем заботливым.
— Но ты, похоже, зол на него.
Я пожимаю плечами.
— Так и есть.
Она вскидывает бровь.
Тяжело говорить о моих родителях. Тяжело признаваться в своих разочарованиях,
когда я так привык держать их в себе. Но, быть может, если я откроюсь Куколке, ей будет
легче открыться мне.
Вздохнув, я говорю:
— Поначалу соблюдать его правила для меня было тем еще испытанием. Я
бунтовал. Мы ссорились. Моя мать постоянно плакала. Мы не уступали друг другу, и
словно ходили по замкнутому кругу.
Я тяну наши руки вверх и шевелю своими пальцами. Она делает тоже самое. Затем я
скольжу своими длинными пальцами по ее изящным маленьким.
— Я не мог спокойно смотреть на мамины слезы. Поэтому со временем я перестал
сопротивляться. Я ходил в церковь, молился, читал священные писания и стал идеальным
сыном, таким, каким они хотели, чтоб я был. Но чем старше я становился, тем больше
вещей подвергалось моему сомнению. Я понял, что не согласен с некоторыми его
убеждениями. И я начал замечать, сколько всего я в жизни упускал. Вместо того, чтобы
снова вступить в конфликт с ним и моей мамой, я продолжал держать свои мысли при
себе. Я решил дождаться, когда мне исполнится восемнадцать лет, и я смогу выбрать,
какой жизнью мне жить дальше. Наконец-то расправить крылья в колледже и
прислушаться к своему внутреннему голосу, чтобы судить, что правильно, а что нет.
— И вот теперь мой отчим не одобряет того человека, которым я стал. Он презирает
жизнь, которую я выбрал. Не понимает, как я могу так жить и быть «Предвестником