Хаоса» после всего, чему он меня научил. Он искренне полагает, что я иду по пути,
ведущему в ад. И он скармливает это дерьмо моей матери. Говорит, что ее сын теперь
потерян для нее, и все такое. Он так ею помыкает, что она вынуждена скрывать наши
отношения от него. Это значит, что я редко ее вижу и почти с ней не разговариваю.
— О, Боже, Мав…
Я пожимаю плечами.
— Все нормально. Теперь «Предвестники Хаоса» — моя семья.
Но стоит мне это сказать, мою грудь сдавливает словно тисками.
216
— Знаешь, что? Здесь нечем гордиться, к тому же это признание может выставить
меня слабаком, но я скучаю по ней.
Куколка сжимает мою руку, в ее глазах блестят слезы. Я не задумывался об этом до
сих пор, но, черт, она, вероятно, тоже скучает по своей маме. Еще одна деталь, которая
нас объединяет. Я смахиваю слезу, скатывающуюся по ее щеке, и притягиваю ее к себе.
Долгое время мы просто держимся друг за друга. Я глажу ее по спине и прислушиваюсь к
ее размеренному дыханию, которое целует мою кожу на каждом выдохе.
Через несколько минут ее дыхание выравнивается, и мне кажется, что она заснула,
пока не слышу, как она шепчет:
— Ты гораздо человечнее, чем думаешь, Люци.
Ухмыляясь, я произношу:
— Я говорил тебе, что знаком со священным писанием, так что я в курсе, кто такой
Люци, детка.
Ее тело напрягается.
— Люци. Сокращённое от Люцифера.
Она боязливо поднимает голову и с опаской смотрит мне в глаза.
— Хмммм, по твоему виду не скажешь, что ты рассержен тем, что я все это время
называла тебя Дьяволом.
— Ну, по слухам, он — симпатичный малый, — говорю я, пока мои пальцы
путешествуют по ее спине, спускаясь все ниже и ниже.
Она прищуривается.
— Да, но это не…
— Я просто шучу, Куколка. Я знаю, почему, — заканчиваю я, приложив палец к ее
губам.
Ее роскошные волосы щекочут мне грудь, и она смотрит на меня сквозь эти ее
светло-коричневые реснички. В такой близи я могу рассмотреть, что прожилки синего
цвета в радужках ее глаз значительно превышают зеленые. А ее кожа, Боже, ее кожа
вызывает у меня желание поиграть, соединяя веснушки как шестилетний ребенок, и
попробовать на вкус каждый ее дюйм.
Я запечатлеваю этот момент в своей памяти. Если по какой-то причине у нас ничего
не получится, я хочу запомнить ее такой навсегда.
— Ты вошла в клуб, который, должно быть, показался тебе Адом на Земле. Ты
сделала это, потому что была в отчаянии и наждалась в помощи. Я сразу увидел это в
твоих глазах. И даже несмотря на то, что мне было по силам облегчить твою жизнь, я был
слишком жесток.
Я провожу большим пальцем по ее губе.
— Это — то, о чем я всегда буду сожалеть.
— Значит, ты не сердишься?
Я посмеиваюсь.
— Нет, на самом деле, это лучше, чем любое из тех прозвищ, которое пытались мне
дать парни.
— С чего ты это взял?
У меня было три дня и сотни миль, чтобы понять, почему она называла меня Люци.
Как только в голову пришел ответ, я сразу начал искать сходства, которых было так
много, что это обескураживало.
217
Но я пока не готов признаться ей во всем этом. Нет, я пытаюсь завоевать ее, а не
спугнуть.
— Люцифер был святым, прежде чем пал, после чего стал дьяволом. Когда я поднял
руку на тебя, то понял, насколько низко я пал. Насколько сильно позволил
произошедшему с Даной изменить меня. Каким темным и безжалостным я стал, по
сравнению с тем, каким был раньше… По сравнению с тем человеком, которого
воспитали мои родители.
Какое-то время она молча наблюдает за мной.
— Кроме того, с латинского Люцифер переводится как «утренняя звезда». А я как
раз-таки жаворонок.
Я встаю после семи, только если накануне заснул в стельку пьяным.
Она на мгновение задумывается над моим ответом.
— Могу я тебя кое о чем спросить? — я киваю. — Как ты после колледжа оказался
здесь?
— Я влюбился в быструю езду. Я познакомился с Эджем и Кэпом на мотогонках, и
мы нашли общий язык. Как парень, который рос единственным ребенком в семье, я
позавидовал, насколько они все были близки и как прикрывали спины друг друга. Они
пригласили меня как-нибудь заглянуть в их клуб, и я наведался к ним на пару недель. Мне
там понравилось, я хотел остаться. Когда я уехал, то заскучал по их образу жизни и