Деревья-музыканты

— Я бросил тебе вызов и хочу померяться с тобой силами, — продолжал старец. — Ты должен бороться со мной голыми руками!.. Обыкновенная речная вода рассудит нас... Неужели демоны, которым ты служишь, побоятся чистой, прозрачной воды? Подойди же ко мне, если не трусишь!..

Данже Доссу приблизился. Он колебался. Что придумал коварный старик, чтобы подчинить его своей воле? Каким оружием вздумал он одолеть молодого и сильного противника?

Буа-д’Орм подошел к Данже и отцепил алюминиевую кружку, которую тот носил на поясе. Затем наклонился и зачерпнул в нее воды. Старик выпрямился, с улыбкой стараясь поймать взгляд Данже Доссу. Он отпил полкружки и, незаметно окунув кончик бороды в воду, протянул кружку колдуну.

— Пей, если не трусишь... Выпей чистой речной воды из своей собственной кружки... Ну же, пей!..

Данже подошел к старику. Он внимательно наблюдал за всеми его движениями, но ничего подозрительного не увидел. Буа-д’Орм, очевидно, рассчитывал на свою гипнотическую силу, чтобы подчинить себе противника. Старик впился взглядом в глаза колдуна. Тот протянул руку и взял кружку, повертел ее, осмотрел со всех сторон.

— Ты конченый человек, Буа-д’Орм, — сказал он, — лоасы покинули тебя! Ремамбрансы больше не существует! Напрасно ты важничаешь передо мной!.. Я не боюсь тебя, Буа-д’Орм... Не боюсь твоих глаз! Тебе не убить Данже Доссу своими взглядами!.. Вот видишь, я пью, а ты готовься умереть!..

Данже решительно поднес кружку к губам, на секунду застыл в нерешительности, но тут же выпил всю оставшуюся воду до последней капли. Буа-д’Орм отступил на шаг. Вдруг глаза Данже налились кровью, он отбросил кружку, поднес скрюченную руку к горлу и подался вперед, готовясь прыгнуть на главного жреца. Тот отстранился, и Данже Доссу, промахнувшись, упал ничком с глухим стоном. Буа-д’Орм несколько секунд смотрел на колдуна, затем, подойдя к нему вплотную, наклонился и перевернул его на спину. Он расстегнул рубашку Данже и обнаружил маленькую лиловую ладанку, висевшую на черном шнуре. Буа-д’Орм оборвал шнурок.

Лицо Данже Доссу было зеленовато-бледным. Однако он еще не умер. Он с трудом поднял голову, попытался произнести какие-то слова, но они застряли у него в горле. Голова колдуна запрокинулась. Все было кончено. Бросив последний взгляд на труп, лежавший на берегу реки, Буа-д’Орм кинул амулет в воду, медленно огляделся, с глубокой грустью всматриваясь в знакомые места, и направился к маисовому полю святилища.

На следующий день после гибели Ремамбрансы отец Диожен Осмен почувствовал себя плохо, и ему пришлось остаться дома. Состояние больного все ухудшалось. Стоило ему приподняться, как начиналась невыносимая головная боль. Появилась лихорадка с частыми приступами и высокой температурой, хотя Диожен дрожал от озноба и возбужденно требовал, чтобы ему принесли все одеяла, какие имелись в доме. Когда же его укрывали потеплее, он отбивался, кричал и бранил несчастную Амели Лестаж, упрекая ее в нерадивости. Вскоре начался бред, больной стал метаться. Спешно вызвали доктора Флоранселя, тот взял на исследование кровь, прописал пациенту лед на голову, хину, пирамидон и сделал ему впрыскивание. Лишь после этого Диожен затих, а потом погрузился в беспокойный сон, прерываемый хриплым бормотанием и стонами.

Несколько часов спустя Диожен открыл глаза и уставился в потолок. По-видимому, он не узнал свою сиделку Эфонизу Фонтен, не узнал даже мать, которая ждала у его изголовья, когда он проснется. Он вел себя спокойнее, хотя и продолжал бредить. Температура все еще была высокой. С полудня он стал метаться в постели, замирал на мгновенье, обводя комнату бессмысленным взглядом, затем вновь начинал метаться. Прошел день, миновала ночь, ему не стало лучше. Опять повторился нервный припадок, испугавший добровольных сиделок, однако припадок удалось прервать благодаря новому впрыскиванию. Больной понемногу успокоился и на рассвете, после обильного мочеиспускания (он не мочился тридцать шесть часов), впал в забытье.

Наутро опять пришел врач и сообщил о результатах исследования, сказав, что всякая возможность малярии исключается. Леони даже не взглянула на врача, она, казалось, совсем отупела от горя и лишь с трудом повторяла слова молитв вслед за двумя благочестивыми соседками. Расспрашивать его стала Эфониза Фонтен. Он заговорил о воспалении мозга и произнес целый монолог о чудодейственном препарате под названием пенициллин, который, к сожалению, еще не поступил в продажу. Леони, по-видимому, совершенно не интересовали ни лекарства, ни медицина. Для нее борьба шла не на земле, а на небе. Что могли сделать люди против воли невидимых, против незримых сил воздуха и неба? Если Диожену станет лучше, надо поскорее увезти его отсюда, вырвать из-под власти тех, кто желает ему зла. Только одна эта мысль и занимала Леони.