Деревянная грамота

- А я дармоеда своего, Томилу ищу. Мало того, что всех нас подвел, Лучку сманил, так еще и на гусли наши покусился! Гусли, вишь, ему понадобились! Самим нужны!

- Он гусли стянул или Лучка?

- Может, и Лучку за ними спосылал. Но Томилу тоже на Неглинке видали. Доберусь я до него! Давно пора! А точно ли его у Трещалы нет?

- Точно - нет! Не прячется! - подтвердил Данила. А что еще сказать девке - не знал.

- Ну, прости, куманек, - недосуг! - Настасья шагнула в санки. - Или прокатиться желаешь?

- Постой! - Данила ухватил ее за руку. - Дельце есть!

- Да когда ж ты меня без дельца-то, просто так в обнимку схватишь? Вечно тебе от меня чего-то надобно! То ему вызнай, другое растолкуй! Настасья шутила, однако ж в этой шутке была некоторая обида, очень Данилиному сердцу приятная. И рад бы он был доказать Настасье, сколь глубоко она ошибается, и никак в этот вечер не получалось - на сей раз между ними стояли загадочные шашни и плутни Авдотьицы...

- Помнишь, просил я тебя про Авдотьицу разведать?

- Просил - было такое. И я твоей милости доносила, что Авдотьица жива, здорова, в Хамовники бегать повадилась!

- Как это - в Хамовники бегать повадилась? Ты иначе сказала!

- А как я могла тебе иначе сказать? Мне Федосьица говорила, а той Феклица... А чем тебе Хамовники не полюбились?.. - тут Настасья сообразила. - Погоди! Ты с Трещалой, что ли, подружился? А в Хамовниках Акимка Одинец? С ума вы, конюхи, что ль, сбрели? Какое вам дело до их бойцовских свар?

- Так Авдотьица к Одинцу бегала?

Дело становилось все загадочнее.

- Ох, что-то я не то тебе сказала! - впервые, сколько Данила знал Настасью, она растерялась.

- Нет уж, кума! Ты все как надобно сказала! - Данила возвел глаза к небу, в голове все отчетливее обозначились взаимосвязи этого запутанного дела. - Трещала-то крест целовал, что грамоты у него нет, а Одинец-то отмолчался! Точно - у них с Соплей бесова грамота!

- Да Авдотьица-то при чем?

- Сам не пойму! Однако она, сдается, убийцу выгораживает! Того, по чьей милости парнишка в санях замерз! И не удивлюсь, коли и того, кто Перфишку Рудакова насмерть пришиб!

- Постой, куманек, постой! Ты что такое плетешь?

- А то и плету, кума! Теперь мне многое ясно сделалось! Завтра же утром иду к дьяку Башмакову! Пусть велит выемку у Одинца сделать! И тогда уж не мы - тогда Земский приказ все дела забросит, Авдотьицу ловить станет! И сперва пусть она расскажет, как дело было, а потом и Одинец с Соплей в грехах каются! Нужно будет - с пристрастием их допросят!

- Да погоди ты, не голоси! - Настасья, как стояла одной ногой в санях, потянулась закрыть куму рот ладонью, да не удержалась - и он сам же ее подхватил, невольно обнял покрепче.

- Ты мне Авдотьицу не выгораживай! Слыханое ли дело - чтобы девка с Неглинки два приказа за нос водила!

Тут Настасья расхохоталась.

- Ох, кабы ты знал! - еле выговорила она. - Ох, кабы знал! ..

- Да что это с тобой?

- Ох, не могу! .. Ох, Данилушка! ... Кабы ты только знал! ..

- Да что мне знать-то надобно? Я и сам догадался - Авдотьица Одинца покрывает, и грамота - у него!

- Какая грамота?

- Да деревянная же! Которую два приказа, тайных дел и Земский, с Тимофея-апостола по всей Москве ищут!

Настасья окаменела.

- Вот ты во что ее впутать хочешь? В розыск Приказа тайных дел?..

- Сама она во что не надо впуталась.

- Ну, куманек... Одно тебе скажу - не виновата Авдотьица.

- Покрываешь?

- Не веришь?

Только что обнимались они - а теперь уставились друг на друга с яростью, как если бы, разогревшись бранными словами, собрались на кулачки биться.

- Не верю, кума!

- А коли докажу?

- Говорить ты складно умеешь! Башмаков - и тот заслушался!

- А что тут говорить! Садись в сани - да и поехали!

- Куда?

- Увидишь!

* * *

Хмур и угрюм был земский ярыга Степан Аксентьев, выйдя с утра на торг.

Некая добрая душа донесла Деревнину, что видели-де Стеньку в неурочное

время на льду, что схлопотал-де в ухо... Стенька клялся и божился, что это - наваждение и околесица, показывал с виду совсем целое и нетронутое ухо. Деревнин же, зная подчиненного, его словам веры не давал.

И потому Стенька решил немедля выслужиться. Добежать наконец до Ивашки Шепоткина, волком ему в глотку вцепиться, зубами выгрызть из него признание - куда подевались Перфилий Рудаков с Нечаем!

Но Масленица, словно обидевшись на Стеньку за такую злость, принялась встревать поперек.

Над торгом встал дымный столб, завизжали бабы - занялся крытый лубьем шалаш. Нужно было бежать, орать, пихаться, размахивать дубинкой, гнать полупьяный люд за ведрами и за водой. Не успели погасить - в другой стороне насмерть сцепились два сбитенщика. Разняв их и охрипнув, кричавши, Стенька унюхал еще дым и, не соображая, понесся разбираться. Оказалось - дым был вполне законный, из харчевни. Харчевня от старости ушла в землю, топили ее по-черному, дыму и положено было выходить в окна... Потом толпа опрокинула палатку, где пеклись пшеничные оладьи, и тоже пришлось наводить порядок. До вечера не знал ярыжка покоя и уж мечтал, чтобы заблаговестили церковные колокола, давая знак торговому люду убираться прочь.