Деревянная грамота

То, что государь Алексей Михайлович любит диковины, все на Москве знали и всякую нелепицу норовили к нему притащить - авось да и отвалит на радостях полтину. А коли кому из придворного люда посчастливится вывезти из своей деревеньки мужика, что в зубах бревно поднимает, либо слепую девку, что шить обучена, так тот уж долгое время останется у государя на виду. А это много значит!

- А что за потеха?

- А вещица полезная, - отвечал Тимофей. - При нашей-то службе особенно!

- Ночью он додумался, как к печатному двору ездили. Замерз! Есть ему захотелось! - встрял Богдаш. - Вот с утра и ковыряется!

- Да не шуми ты, свет, - тихонько сказал Семейка. - Пусть сам объясняет.

- А что объяснять! Я вот когда окошко свое первое слюдяное делал, то думал - чем слюда лучше бычьего пузыря? Она и дороже, и возни с ней много. Разве что тепло лучше держит? Пошел с умным человеком посоветовался точно! Ну, я запомнил. А ночью вдруг подумалось - ежели бы из слюды сулейку изи баклажку изготовить - то и горячее питье с собой в мороз носить можно.

- Не получится, Тимоша. Слюду можно выгнуть, но немного, - возразил дед Акишев.

- Так я и не пробовал! Делать-то в дозоре нечего - я и думал. Можно ведь ящик изготовить по размеру баклажки и слюдой выстелить, чтобы она туда впритык помещалась! И тогда тепло в ней сохранится!

- И сколько же с таким ящиком возни? - дед почему-то, как и Богдаш, оказался противником нововведения.

- Зато в дозоре горяченьким побалуемся!

- Ты что же, думаешь - мы всю зиму печатный двор сторожить будем? изумился Богдаш. - Да у меня уж с той женкой сговорено! Она меня туда тайно проведет - тут и станет ясно, каким путем грамота оттуда вынесена, и поймем, кого там надобно с пристрастием допрашивать! Ведь Земский приказ всю печатню перебаламутил, там у людишек только и разговору, что о деревянной книжице - вот бабы-то, между собой совещаясь, до многого докопались! А коли грамота еще там - так бабы же и знают всякие потайные местечки...

- Ты уж столько про свой замысел толковал, что мне мерещится, будто я сам с той женкой лечь собираюсь! - оборвал его дед Акишев.

Тимофей тоже такого богопротивного способа добычи сведений не одобрял. Но дед-то уже главным образом о душе беспокоился, а Тимофею приходилось государеву службу исполнять, и она частенько оказывалась на первом месте.

- А что ж? Женка в самом соку, - сказал Богдаш. - При нужде и лечь с ней не противно будет...

* * *

- Я думаю, Гаврила Михайлович, надобно узнать на торгу, кто жернова продает и кто покупает, - расписывал свой замысел Стенька. - Не так уж их и много, тех купцов, что сюда из Мещерского края, из самого Касимова, жернова возят! А этот к тому же и прибыл недавно.

- А ты еще о другом подумай - кому на Москве вдруг жернова понадобятся? Жернов на мельнице ставят - а много ли у нас мельниц? Может, тот Перфилий Рудаков через Москву свой товар в Тверь или во Псков повез? А скорее всего, что в Орел, там большая торговля зерном ведется. Как засечную черту у Белгорода построили, как татарам дорогу загородили, так там и стали хлеб растить, и уж более десяти лет растят.

- Так там, поди, зерном, а не мукой, торгуют! - возразил подьячий Колесников. - Вон каждый год, как лед сойдет, оттуда по Оке струги с зерном приходят!

Подьячие заговорили о том, сколько выгоды можно получить от торговли зерном. У кого-то сыскался знакомец Клим Антонов из Садовников. Тамошние торговые люди повадились ездить в Орел за зерном и вкладывали в это дело сотни рублей, иные - и до восьми сотен. А бывало, что приведенные в Орел струги уходили оттуда полупустыми и догружались в Орловском уезде - чтобы выгадать на разнице в ценах, хотя и цены-то были невелики, пуд ржи никогда дороже двадцати пяти копеек не обходился.

Стеньке слушать это было скучно. Подьячие, под старость лет прикопив денег, искали, во что бы их вложить, чтобы жить припеваючи. Стенька же не знал, где взять пять алтын на медную сковородку.

Он подождал, пока подьячим не надоест зерно и Колесников с Деревниным не спохватятся, что деловые бумаги лежат без движения, пока они лясы точат. А за это время ему в голову пришла страшная мысль.

- Гаврила Михайлович! ..

- Степа! - повысил голос подьячий. - Коли тебе еще какая блажь на ум взбрела, то лучше сразу с государевой службы уходи и становись у ворот с юродивыми милостыньку просить! Уморил ты меня! Сил моих нет!

Это было несправедливо - в тот день Стенька еще ничем отчаянным своего ненаглядного подьячего не озадачивал. Однако если вспомнить все минувшие годы - ох, заслужил Гаврила Михайлович, чтобы его от ярыжки Аксентьева навеки избавили!