Деревянная грамота

- Вот оно что! - восхитился Стенька. Игнатий был извозчик ведомый, не раз приказным услужил. Деревнин, видать, на него и рассчитывал - чужой не уступил бы подьячему сани с лошадью. Деревнин же отправил Игнатия, чтобы тому не мерзнуть, к себе домой, где того знали и без угощения бы не оставили.

До Охотного ряда добрались без приключений, а там уж до деревнинского двора было рукой подать. Вызвав Игнатия, у ворот произвели раздел имущества: кому - сани, кому - однорядку со сковородкой.

Однорядку Стенька перекинул через левую руку, сковороду взял в правую вдруг придется отбивать от ночных налетчиков нажитое добро? Они еще прошлись с Деревниным взад-вперед по хрусткому снегу, оба веселые, потому что с добычей, и рассуждали: соврал ли Протасьев, или грамота точно древняя? И коли древняя - ради чего вмешался в это дело Башмаков?

Стенька принялся вспоминать - что умного говорилось о деревянной книжице в тот злополучный день, когда она оказалась в Земском приказе и была пущена по рукам. И точно ведь - кто-то из подьячих подивился, для чего писать на дереве, коли бумага недорога? Высказали предположение парнишка ее кому-то нес, да не донес. Или, напротив, у кого-то унес и, спасаясь от погони, забился в сани под рогожу. А потом еще кто-то про древность слово молвил, да за шумом и не прислушались... а зря...

- Уж не кладовая ли роспись? - вдруг догадался Стенька. - В смутное время всякий норовил свое имущество припрятать, а что не припрячешь полякам доставалось, а те тоже клады хоронили... А бумаги под рукой не случилось...

- Молчи, Христа ради! - прервал его Деревнин. - Вот тоже кладознатец выискался! Молчи, не то я заговорю!

Стенька и язык прикусил.

Вспомнил, как минувшим летом сам ввязался в поиски клада, и что за чушь из этого вышла. Но ведь и тогда Приказ тайных дел каким-то боком к кладу пристегнулся, и тогда конюхи какое-то загадочное задание дьяка Башмакова выполняли...

- Государь диковины любит! - предположил Деревнин. - Может, ему прислали откуда-то, поклонились нашему свету деревянной грамотой, он чаял докопаться - что за диво, а она возьми да и пропади? Государь-то в гневе страшен, так изругает - держись только! А потом отойдет - бывало, и сам прощения попросит...

- Да кто бы посмел государеву утеху в Верху стянуть? - удивился Стенька.

- Дураков и воров всюду довольно. А ты бы, Степа, хоть поблагодарил, что ли? Я же тебя, дурака, с женкой твоей помирил! Принесешь ей сковородку и будет опять в семье лад!

Стенька вздохнул - ладом пока и не пахло...

* * *

За мешок с незаконным еретическим табаком Башмаков конюхов похвалил. Но сперва-то похвалил, а потом и спросил о деревянной грамоте. Пришлось Тимофею руками развести:

- Батюшка Дементий Минич, прости - там, где мы ее взять чаяли, она лишь померещилась...

- Другие домыслы есть?

- Есть-то есть...

- Так за чем дело стало?

А дело стало за Данилой.

Когда ловкая Авдотьица выследила, куда увезли мертвое тело, и доложила, что тело выкрадено по просьбе скоморохов, стало ясно - не миновать искать веселых на Неглинке. Вот-вот Масленица - вот они туда и подтягиваются помаленьку. Опять же - Третьяка на торгу уже встречали, Томилу тоже мимолетно видели. А кто у нас богоданный кум Настасье-гудошнице? А вот он - сидит, шилом кусок кожи ковыряет и говорить о своей кумушке наотрез не желает.

То есть, ни Тимофея, ни Желвака, что толковали ему о походе на Неглинку, он матерно не излаял и вдаль не послал. Но глаза отводил и всем видом показал - не пойдет, да и все тут. Как на него ни взирай с укором...

Он был младший, но сейчас от него ждали умного слова и дела. А какое там умное слово, ежели в голове одно - поквитаться с кулачными бойцами за стыд? Тумаки - мелочь, тумаки уже не болят, а вот при воспоминании, как летел, зажмурив глаза, с кулаков на кулаки, пока не рухнул, Данила заливался краской.

За дело взялся Семейка.

- Ну и увидит тебя та Федосьица, свет, ну и пройдет мимо, не поздоровавшись, велика беда, - усмехаясь, говорил он. - А и обругает, так тоже ничего - брань на вороту не виснет. Нужно же ей норов показать! А бабий норов и на свинье не объедешь. А хочешь, денег тебе дадим, купишь крестничку подарок, она и подобреет. Ведь для чего тебе Федосьица? Для того лишь, чтобы со скоморохами свести. Она - плясица, ее не в одной ватаге знают, да и она многих знает. Пусть бы хоть на Третьяка с Томилой навела...

- Так ведь Третьяк с Томилой! .. - начал было Данила, да и замер, приоткрыв рот.

Томила!

В тот день, как на торгу объявилась деревянная грамота, он, ускользнув от Третьяка, носился по Красной площади, чем-то сильно озабоченный. Как раз у Никольских ворот...

Данила вспомнил, как пожилой скоморох жаловался на товарища. Пропал, мол, безвестно. А товарищ болтался по Красной площади, совсем рядышком. Возможно, и нарочно от Третяка уворачивался. Каким же таким делом он был занят?