– Еретики – это не по нашей части, – сразу отмел подозрение Одинец. – Мы в церковь Божию все ходим, исповедуемся и причащаемся, посты держим исправно! Да и на что нам писание-то? Молитвы мы затвердили, а больше читать и незачем.
Данила усмехнулся. Одинец, хоть и был на вид прост, весьма витиевато признался в своей безграмотности.
– Да никто вас еретиками и не зовет. А ищем мы деревянную книжицу. Добрые люди сказывали, была она у покойного старого Трещалы, да и пропала. То ли в наследство кому-то отдал, то ли украли у него. А книжица еретическая, нам ее сыскать велено.
– А что ж не Земский приказ этим занимается? – опять влез ткач.
– А про то ты Приказ тайных дел спрашивай. Есть там дьяк – Дементий Минич Башмаков, его государь старшим назначил. Вот к нему и ступай! – отрубил Тимофей.
О Приказе тайных дел всякие слухи ходили. Связываться с ним на всякий случай опасались. Ходить и спрашивать о всякой околесице никто бы даже и спьяну не стал.
– А к нам-то кто идти надоумил? – совсем попросту осведомился Одинец.
– Сказывали добрые люди, что из-за того Трещалина наследства вы, бойцы, вконец переругались, друг дружку убить готовы. Сдается, что у молодого Трещалы этой деревянной книжицы нет. Мы и подумали, что она, может, к вам попала.
Тимофей говорил миролюбиво, неторопливо, тоже – попросту, с искренним доверием. Данила меж тем обводил взглядом лица бойцов. Сопля сверкнул глазами в сторону Одинца. Одинец засопел. Прочие как-то вдруг притихли.
Бойцы явно что-то знали о деревянной грамоте!
– Нет ее у нас, – хмуро сказал Одинец.
– А была ли?
– Нет, и не бывала.
– Чего же вы с Трещалой не поделили? Добрые люди сказывали – свара у вас из-за Трещалина наследства!
– Пусти… Да пусти же! – Сопля стал вырываться, держали его уже не так крепко, и он выскочил из шубы, в два быстрых шага встал перед Тимофеем. – Про свару я расскажу!
Данила насторожился – хитрый боец явно помешал Одинцу открыть рот.
– Ну, сказывай, – позволил Тимофей.
– Это Трещала кашу заварил. Стал у нас бойцов переманивать. Я ему настрого заказал в «Ленивке» бывать, так он не послушал и туда своих людишек тоже подсылал. У него в подручных скоморох есть, как стенку принимаются собирать, так и он на Москве объявляется! И тот скоморох тоже моих бойцов переметнуться подговаривал. А от Трещалы к нам один молодец перебежал, мы его до поры до времени прятали. Вот – у парня своего спросите!
Сопля показал на Данилу.
– А чего спрашивать-то? – удивился Данила. – Я про вашего перебежчика – ни сном ни духом!
– Скажи, как мы с тобой у «Ленивки» сцепились! Я же тебя за Трещалина лазутчика принял! Будто бы хочешь все в кружале разведать! А как к нам стал тебя зазывать, ты и на попятный! Ну, думаю, подослали!
– Когда это ты, Данила, с ним сцепился? – строго спросил Тимофей.
– Было дельце, свет, – вмешался Семейка. – Да и не дрались они, один лай, ничего больше.
– А после того лая Даниле спешно втемяшилось кулачному бою обучаться? – сообразил Озорной. – Разберусь я с ним!
– Да ладно вам! – воскликнул Богдаш. – Пусти, Семейка, остыл я. Дай шубу накину.
Он воздел руки над головой, потом резко бросил их вниз, встряхнулся, как искупавшийся пес, и подхватил со снега шубу.
– Так, выходит, вся свара – из-за бойцов, которых сманивают, и деревянная еретическая грамота тут вовсе ни при чем? – уточнил Тимофей.
– Да ты послушай! – Сопля заговорил так убедительно, что дальше некуда. – Ведь коли по уму – так нас, нашу стенку, обидели! Есть торговый человек, Перфишка Рудаков. И он привел нам парня. Откуда его вывез – сам объяснить не мог толком, да и парень тоже. Однако здоровенный детина, и у себя дома в стенке стаивал, парнишкой – на крыльях и уже два года как со взрослыми мужиками в челе. Мы его попробовали – да Перфишке спасибо сказали. И заплатили хорошо. Сколько, Аким?
– Полтину я ему дал, да ты от себя десять алтынов прибавил.
– И тот парень жил с нами сколько-то дней, а потом скоморох Трещалин, Томила, проведал и к Перфишке подкатился. Уж не знаю, чего пообещал, да только Перфишка поздно вечером пришел за детинушкой – вот, Клим видел…
– Вот те крест, своими глазами, – подтвердил ткач.
– …да и свел тихомолком со двора! Вот нам еще забота – окаянного Перфишку искать, чтобы деньги вернул.
– Найду – шею сверну, – грозно сказал Одинец. – Не по-христиански это – деньги получить да и переметнуться!
– Перфишка Рудаков, стало быть, парня свел. И из-за того ваша свара с Трещалой еще больше разгорелась? – Тимофей был нетороплив, говорил размеренно, глуховато, но Данила чувствовал – сейчас заорет!
– Да из-за него, худяка! Мы и раньше-то не ладили, – признался Сопля, – и про то всей Москве ведомо. А как парня свел – совсем взъярились. Мало за тем Трещалой грехов, что ли? Я крест целовать буду – он в прошлом году изловчился, с закладкой на лед вышел! Теперь вот с Перфишкой спелся! А по тому Перфишке кнут плачет. Такого парня свел!..
Сопля, перечисляя обвинения, все повышал голос, потрясал кулаками, скалился – словом, был страшноват. Тимофей же слушал его бесстрастно, как и положено ведущему розыск служилому человеку.