Деревянное яблоко свободы

– Дай-ка руку. – Вера отколола от воротничка булавку и начала ковырять ладонь Соловьева.

В соседней комнате слышались голоса – спокойный Морозова и возбужденный Иванчина-Писарева, но разобрать слова за дверью было невозможно.

– Вот и все. – Вера вытащила занозу и повернулась к Богдановичу. – Ну, и что дальше?

– Что дальше? – Богданович вслушивался в то, что происходит за дверью, и не понял вопроса.

– Городовой спрашивает «Кто идет?», а Шура отвечает: «Черт», – напомнила Вера.

– Да бог с ним, с чертом, это пусть он тебе сам расскажет. Тут есть кое-что поинтереснее. Пошел я сегодня в лавку за колбасой, смотрю, навстречу двое запряженных парами саней. Два мужика с вожжами в руках вышагивают сбоку. Смазные сапоги, тулупы нараспашку, под тулупами длинные пиджаки, часы с цепочками, красные рубахи без галстуков. Смотрю – знакомые лица. «Здравствуйте, – говорю, – господа купцы! Откуда и куда путь держите?» – «Торгуем, барин, помаленьку, скупаем яйца и крупы, продаем всякий деревенский товар: сапоги, полушалки, деготь, свечи, подковные гвозди». Шапки сняли, кланяются, стрижены в скобку, волосы постным маслом помазаны. «Ах вы, – говорю, – чертовы сыны, а есть ли у вас свидетельство на право торговли?» – «Есть, ваше благородие, аж целых два». – «А уж не липовые ли у вас эти свидетельства?» – «Так точно-с, ваше благородие, липовыя, и даже очень-с». – «А не занимаетесь ли вы, кроме торговли, чем-нибудь незаконным?» – «Занимаемся, господин хороший, еще как занимаемся. Пропаганду ведем середь мужичков-с, начальство местное обличаем-с, выискиваем всяких недовольных».

– Да кто ж это такие были? – не выдержала Вера.

– Небось кто-нибудь из наших, – сказал Соловьев.

– Точно, угадал. Попов и Харизоменов. Оказывается, тут ими кишмя кишит вся губерния. Александр Первый ходит коробейником по деревням, Саша Михайлов живет у раскольников, вместе с ними расшибает лоб, хочет повернуть раскол лицом к революции.

– Кто этот Саша Михайлов? – спросила Вера.

– Ты разве с ним не знакома? – удивился Богданович. – Дворник говорил, что знает тебя.

– Так он и есть Дворник? – почему-то обрадовалась Вера. – Тот, который заикается немного?

Отворилась дверь в соседнюю комнату, и влетел красный как рак Морозов. Следом за ним вошел Иванчин-Писарев.

– Слыхали, что этот умник придумал? – спросил он, кивая на Морозова.

– Расскажи, услышим, – сказал Богданович.

– Авантюрист, – кипятился Писарев. – Решил вместе со здешними гимназистами ухлопать какого-то пристава.

– Не решил, а советуюсь, – поправил Морозов.

– И советоваться нечего. Своя голова есть. Ну ладно эти гимназисты, они еще желторотые. Но ты… Ты что, забыл, для чего ты здесь? Забыл о главной нашей задаче? Считаешь себя революционером, и опытным, в тюрьме сидел! Зачем тебе этот пристав понадобился?

– Этот пристав, между прочим, уже упек несколько человек ни за что ни про что в Сибирь и на этом останавливаться не желает.

– Все равно его трогать нельзя. Да стоит сделать даже пустую попытку, как немедленно сюда слетится Третье отделение в полном составе, перевернут вверх дном всю губернию, арестуют каждого мало-мальски подозрительного человека.

Морозов насупился.

– Когда Засулич стреляла в Трепова, мы приветствовали ее. Почему же мы должны помешать местной молодежи совершить то же самое?

– Потому что мы предпринимаем дело более прочное и серьезное, – строго сказал Писарев. – И чтобы не провалить это дело, нужно быть очень осторожными. Завтра же скажи своим друзьям, пусть не вздумают ничего такого предпринимать.

– Ладно, – примирительно буркнул Морозов, – скажу.

Помолчали. Соловьев, не принимавший участия в разговоре и даже, казалось, не проявлявший к нему никакого интереса, поджег в самоваре щепки и стал раздувать огонь при помощи старого сапога. Богданович собрал очистки и высыпал в ведро, стоявшее в углу комнаты.

– Пойду пройдусь, – сказал Морозов и пошел к дверям.

– Возьмешь меня с собой? – спросила Вера.

– Пойдем. – Он сказал вроде бы равнодушно, но она видела, как радостно блеснули за стеклами очков его глаза.

На дворе было звездно, морозно, и снег, подтаявший за день, покрылся хрустящей коркой. Откуда-то, кажется, из-за Волги, доносился печальный звук гармоники. Николай посмотрел на Веру:

– Хорошо?

– Хорошо, – сказала она и взяла его под руку.

– Куда пойдем? – спросил он. – Туда или сюда?

– Туда, – махнула она свободной рукой в сторону города.

Тропинка, по которой они шли, была узкая, и Николай, уступая ее Вере, то и дело проваливался правой ногой в снег.

– Ты зря споришь с Предводителем, – сказала она мягко. – Он, наверное, прав.