Деревянные пятачки

— Танька, — заходил кто-либо к нему домой, — иди подбери Васятку. Возле буфета валяется. Поморозиться может.

И его покорная сестра брала санки, шла к буфету и под смех прохожих грузила своего брата на санки, надевала на шею ящик и, опираясь на пешнию, везла его домой.

1975

Страсть смертная

— Лучков умер! — сообщил Малову проходивший мимо столяр Сенькин.

— Иди ты! — ошарашенно поглядел на него Малов.

— Точно. Пришел из бани, лег и умер.

Сенькин сообщил и пошел дальше, а Малов почувствовал, как сердце охватила томящая остуда. Внезапно задрожавшими руками он раскрыл пачку, закурил и только после этого повел взгляд на дом Лучкова. Дом был наискосок, через дорогу. И если до этого неприятного сообщения ничем не привлекал внимания, то теперь сразу все в нем стало тревожно, таинственно: и пустые окна с задернутыми занавесками, и пустое крыльцо, и пустой подъезд, и даже березы, стоявшие перед палисадником, казались иными, тоже полными неприятного значительного смысла.

Неприятное было прежде всего в том, что Лучков был еще не старый человек, всего на три года старше Малова. Не болел, ни на что не жаловался, и вот его нет...

Напоминание о смерти выбило Малова из привычного бездумного состояния, и мысли одна мрачнее другой стали одолевать его. Рядом стучал трактор, напоминая о том, что есть жизнь, есть труд, но его работящий стук проходил мимо сознания Малова. Шумно возились на старой иве воробьи, но и они проходили мимо сознания Малова. Светило солнце, но и оно было ни к чему. Все как бы выпало из его личной жизни, потеряло свое значение, тот интерес, который заставлял радоваться всему живому, и Малов все сосредоточеннее глядел себе под ноги, и все тоскливее, томительнее было у него на сердце. И он уже знал, к чему это приведет, и не сопротивлялся, а даже сам с готовностью шел навстречу этому неизбежному, которое к добру никогда не приводило. За пятьдесят лет было выпито подходяще, и если вначале водка веселила, заставляла то петь, то плясать, то уматывать к молодым бабам, то теперь уже только отяжеляла, принося мучительное похмелье.

— Вась, иди, а то простынет! — позвала в окно жена.

Она звала обедать, и приехал он на обед, потому и не заглушил трактор, — перекусить и дальше вкалывать. Но разве теперь что полезет в глотку. Был человек, и нет его. И дом пустой, хотя каждая вещь как стояла в нем, так и стоит. И тишина, которую ничем не разломать, будь ты неладна! Живешь и не знаешь, когда в последний раз вздохнешь. Может, через год, а может, и через час какой...

— Вась!

Он вогнал трактор во двор, заглушил и вошел в дом.

— Слыхала, Лучков-то умер? — сказал он.

— Ой не говори, беда, прямо беда! На бюллетене был, уж выписываться надо было, пошел в баню, и на вот тебе! — Валентина сморщилась и заплакала.

— Была у них?

— Не... не могу, до того жалко Прасковью. Одна теперь осталась.

«Одна, — подумал Малов. — Ребята разлетелись кто куда. Несколько дней потребуется, чтобы собрать. А время жаркое...»

— Все же сходила бы. Нельзя оставлять в таком деле человека одного.

— Ладно, схожу...

— Иди.

Он дождался, когда ушла Валентина, и вначале медленно, а затем все решительней зашагал со двора. Он шел в буфет. Надо было смыть с сердца навалившуюся тяжесть. Забыться, отодвинуть случившееся с Лучковым в прошлое, и, чем скорее это сделать, тем станет легче.

По пути он зашел в магазин, купил пол-литра. И сбежал по ступенькам вниз.

В буфете, как всегда, когда было пиво, полно мужиков. Накурено. Малов оглядел всех быстрым определяющим взором и увидал своего двоюродного брата Степу, лысого, еще не старого мужика. Степа тут же заметил его и вскинул от радости рыжие брови. Весело замахал рукой, зовя к себе. Малов, раздвигая гомонящий люд, подался к нему и вскоре пристроился рядом у столика. Чтоб не стоять в очереди, Степа метнулся со своей кружкой к буфетчице, и та «повторила».

— Пей, я уже две выдул, — заулыбался Степа.

— У меня завод гуще — ответил Малов, достал бутылку и, не таясь, разлил по стаканам. Остаток сунул в карман.

— Чего стряслось, или с Валентиной не поладил? — принимая стакан и беря левой рукой, а точнее двумя пальчиками кусок колбасы, прихваченный в магазине Маловым, спросил Степа.

— Лучков умер...

— Ну?

— Вот, думается, и близкими не были, а так ударило по чувству, что ничего на ум не идет. Главное, не такой уж и старый, всего на три года старше меня, а вот скапутился. Так что, как говорили на войне, стрельба рядом идет. Ну, давай выпьем!

Запили пивом. Съели по куску колбасы и стали курить. И сразу же появилась легкость и захотелось говорить. И Малов стал рассказывать о Лучкове, с которым никогда не был в близких отношениях, но все же по-соседски жил с ним дружно и нет-нет да и, повстречавшись, перекидывался каким словом.