Нина не могла найти того парня и отомстить, но все-таки она могла сделать кое-что для Ричарда и для самой себя. Она тихо оделась и спустилась в малую гостиную; там достала из ящика стола ручку и написала на листке бумаги то, что Дарья нагадала ей на картах. Затем положила бумажку в сумочку и вышла на улицу.
Море под восходящим солнцем алело кровью. На Западном пирсе, там, где кончалась площадь, велись строительные работы. Нина быстро зашагала по приморскому бульвару. Резкий утренний бриз норовил сорвать с нее шляпку.
— Куда так торопишься, красавица! — окликнул ее какой-то старик с собакой. — Подожди, кто умеет ждать, к тому все приходит само.
Но она прошла мимо, не оглядываясь, и вышла на деревянный настил Дворцового пирса. Ветер здесь был сильнее, по морю бежали барашки. Вдоль перил мальчишки и старики в молчании удили рыбу.
Дойдя до конца пирса, Нина повернулась спиной к ветру и разорвала бумажку на маленькие клочки. Потом она шагнула к самому краю и вытянула руки вперед — ветер подхватил обрывки и унес их прочь. Над головой у Нины захлопали крылья, но это была всего лишь чайка с голодными золотистыми глазами. Понаблюдав, как она борется с ветром, Нина развернулась и направилась обратно. Пряди волос хлестали ее по щекам.
— Держи! — Женщина, сидящая рядом с ведром, протянула ей голубоватую скумбрию на окровавленном листе газеты. — Бери, бери. И смотри, стой на своем. Как бы тебя ни отговаривали, не сдавайся.
— Спасибо! — Когда их пальцы соприкоснулись, сердце Нины захлестнул восторг. — Вы очень добры.
Подходя к дому, Нина увидела, как на крыльцо поднимается Сюзан, и представила, каким взглядом смерит ее прислуга. «Вы что же, и дома не ночевали, мадам?»
Она смеялась про себя, вспоминая рыбачку. Неважно, что подумает Сюзан или кто-то еще, она просто бросит жакет и рыбину на стол в холле и вернется наверх к мужу.
Однако когда она вошла в холл, Сюзан не выразила ни малейшего удивления.
— Читали газеты? — Она в волнении бросилась ей навстречу. — В городе все уже кричат об этом. Германия объявила войну России, и говорят, это значит, что и нам придется воевать. Войны не миновать!..
Глава девятая
Война кончится через шесть месяцев. Так поначалу говорили многие, но все вышло иначе.
«На дворе весна 1917-го, и Брайтон битком набит представителями большинства королевских и аристократических домов Европы, а также членами семей крупнейших финансистов и промышленников — не говоря уже об известных и (чего греха таить) неизвестных представителях артистической братии. Как следствие, даже в зимнее время традиционные воскресные гуляния на приморском бульваре поражают и приводят в восторг тех, кто приехал в наш город из мест, более пострадавших от войны. «Здесь, — говорят они, — сохранился дух Довоенного Времени». И они правы. В Брайтоне нашли себе пристанище не только тысячи людей, сорванные с места войной, но и память о том, какой была
«Это что — шутка?» — спросил Ричард в свой прошлый приезд, увидев в «Брайтонском вестнике» статью под заголовком «Тяжелая артиллерия брайтонских модниц». Сегодня Ричард снова приезжает в отпуск. Он не был дома почти целый год.
Нина продолжала листать газету, но событиям в России была посвящена одна-единственная заметка на второй странице. В ней говорилось, что в России очень многие считают, что царь самолично отдал приказ войскам открыть огонь по мирной толпе в Петрограде; сейчас царская семья будто бы находится в своей резиденции в Царском Селе.
Странно было читать о событиях в России, находясь так далеко от нее, и, как ни странно, отсюда, из этого далёка, происходящее на родине казалось неизбежным. Неизбежно, что женщины выходят на улицы, требуя хлеба, а завтра потребуют свободы. Английский идеал демократии, несмотря на все его изъяны, все-таки повлиял на Нину, и теперь неожиданно для самой себя она соглашалась с мнением большинства газет о том, что перемены станут благом для России. Лишь бы только они произошли быстро и как можно менее болезненно.
В дверь спальни постучали.
— Мадам!
— Да, Маргарет.
— Я начала чистить камин в малой гостиной, как вы велели, но дымоход засорился. Придется звать трубочиста.
Нина взглянула на свои часики — восемь.
— Сейчас спущусь.