Дерево ангелов

Он направился к стойке, а Нина стала глядеть по сторонам, стараясь унять волнение. За столиком на другом конце комнаты беседовали три серьезных женщины двадцати с лишним лет. Уж не работают ли они в какой-нибудь газете, подумала Нина. Все они были в темных строгих пиджаках и с короткими гладкими прическами. Мама назвала бы их «нигилистками». Нина и сама не слишком-то отличалась от них — на ней была простая белая блузка, темно-синяя юбка и полотняный жакет. На стене висело зеркало, и из него на Нину глянуло собственное бледное лицо под шляпкой, а у нее за спиной Гарри облокотился о стойку.

— Могла ли ты себе вообразить, что такое случится? — спросил он, когда они поцеловались на прощанье в темном холле, все еще желая друг друга. — Ты не мечтала об этом?

— Да, но я думала, что это всего лишь мечта…

— Я заказал чай.

Ее щеки горели, и, когда Гарри сел, она отвернулась.

— Надеюсь, ты не против, что я пригласил тебя сюда, — сказал он. — Я знаю, место не совсем подходящее, но мне всегда хотелось увидеть Флит-стрит[7]

. До войны я собирался стать журналистом и лелеял мечты, что когда-нибудь буду работать в Лондоне. Я и сейчас все еще мечтаю об этом.

Нина запрещала себе даже мечтать о таком.

— Я хотела поблагодарить тебя за то, что рассказал мне о своем деде тем вечером, — проговорила она.

Он слегка нахмурился:

— Потом уже я испугался, что слишком тебя шокировал…

— Нет! — замотала головой Нина. — Нисколько… Расскажи о нем еще.

Гарри достал из кармана пачку сигарет и спички.

— Это был один из самых добрых и воспитанных людей, каких я только встречал в жизни.

— Как он попал в Австралию?

— Как и все туда попадают — приплыл на корабле, — ответил он с тихим смешком, пряча от нее глаза. — Он устроился корабельным плотником на английский пассажирский корабль, где и познакомился с моей бабушкой. Она работала в магазине кружев в Сиднее, и он пришел туда купить кружевной воротничок, который хотел послать матери. Через три недели после этого они поженились.

— И он выучил тебя немецкому?

Гарри затянулся и впервые за все время улыбнулся.

— Английский язык был его страстью. Когда ему было двенадцать лет, он решил, что хочет повидать свет и что лучше всего для этой цели подходит служба в английском торговом флоте. Поэтому он стал учить английский по школьному учебнику и слова по словарю. В семнадцать лет он приехал в Лондон. Он восхищался английской литературой. Дед любил повторять: Англия — это ее литература, Германия — это ее музыка, а Австралия — ее женщины и собаки (он разводил австралийских овчарок). Он блестяще играл на скрипке, от него моя мать и моя сестра Руби унаследовали свой талант. Они обе — профессиональные музыканты: мама — пианистка, а Руби — скрипачка.

У них за спиной пронзительно закричал попугай. Гарри кивнул в его сторону:

— Такие птицы живут у нас в Австралии. Каково-то ему здесь, бедняге…

— Ваш чай, сэр.

Подошла официантка с подносом. Они замолчали, ожидая, пока она накроет на стол. Когда она ушла, Нина спросила:

— Когда началась война, не было ли у вас проблем из-за твоего деда?

Он провел кончиком пальца по краю стола, и Нина заметила, что у него пальцы музыканта — длинные, красивые, с отполированными ногтями.

— Не прошло и недели, как кто-то швырнул камень в окно нашего музыкального магазина. К камню была привязана записка: «Твой отец был поганым Гансом, и ты не лучше его». Я тогда как раз приехал домой из университета и утром отправился с матерью открывать магазин.

— Кроме Руби у тебя есть еще сестры?

— Нет. У меня есть еще младший брат, Эдвард, ему тринадцать. Слава Богу, еще слишком мал, чтобы участвовать во всем этом. — Внезапно он потянулся через столик и обхватил пальцами ее запястье. — У тебя такие же запястья, как у Руби. Ты во многом напоминаешь мне сестру.

Нина смотрела на пальцы Гарри, сомкнутые на ее руке, завороженная интимностью этого жеста и вожделенным ощущением его прикосновения. Она хотела, чтобы оно не кончалось. Немного погодя она спросила:

— Руби тоже младше тебя?

— Старше, на год и три месяца. У нее волосы такого же цвета, как у меня, и очень длинные. Мы с Руби пошли в бабку по матери, которая была ирландкой.

— Вы католики?

— Официально — да, но наша семья не слишком-то религиозна. Правда, в детстве обе мои бабки иногда брали нас в церковь — с тех пор я питаю слабость к свечам. — Гарри осторожно выпустил ее руку и полез в верхний карман. — Хочу подарить тебе кое-что. Я купил это в Каире и собирался послать Руби на день рождения. Но для нее я найду что-нибудь другое, в Лондоне.

Развернув бумажный пакетик, Нина увидела золотой браслет с затейливым орнаментом из скарабеев — священных жуков древних египтян.

— Каково было там, в Египте? — неожиданно для самой себя спросила Нина.

— Ты про эвакуацию? — Он пожал плечами. — Тем, кто там служил, не позавидуешь — это был сущий ад. Мне повезло, что я прибыл туда под конец. Жара была ужасающая. Я-то думал, что, родившись в Австралии, привычен к жаре, но такого я еще не испытывал. И была страшная грязь. Гнус, вши — все кишело ими, они пожирали нас заживо.