Дерево дракона

И почему-то именно теперь этот вопрос Джон поставил перед собой со всей откровенностью; ответ не заставил себя долго ждать. Он оказался прост как дважды два. Нельзя жить одному, подумал Джон. И нельзя жить для себя одного. Конечно, можно найти какую-нибудь женщину, многие так и делают, и у кого-то это получается удачно. Но как найти ту, единственную?… Вот говорят, это просто — звонок в дверь, ты летишь на крыльях любви, немного бренди, ну и все такое… У него это никогда не получалось. Иногда он приходил к выводу, что нашел наконец то, что надо. Это как в гольфе — иногда тебе кажется, что ты попал шаром в лунку. Ты уверен, что играл блестяще, а оказывается, промазал… Так и с женщинами. Конечно, винить в этом нужно только себя. До сих пор одиночество не беспокоило его, ему нравилось быть предоставленным самому себе. Он чувствовал себя свободным и счастливым — никаких уз, никаких обязательств, никто не обвиняет тебя в "эгоизме. Но так было раньше. Теперь он окончательно понял, что не может больше быть один. И со свойственным военному человеку прагматизмом решил, что, когда очередное задание на море будет выполнено, он вернется домой, женится, обзаведется детьми и тоже будет выдерживать в погребах портвейн…, для своего сына. Он с радостью расстанется с независимостью, она больше ему не нужна, так как может привести к катастрофе.

Сына он конечно же отправит в Мальборо. Может, к тому времени он усовершенствует у себя в имении водопровод…

Принятое решение нисколько не удивило его. Он привык думать быстро. Эта его способность всегда удивляла друзей, и они принимали ее за импульсивность. Но они ошибались. Он был хорошим солдатом именно потому, что никогда не принимал скоропалительных решений, и перенес эту способность в сферу личной жизни. Теперь он стоял перед проблемой, решение которой было так же просто, как решение элементарной школьной задачки, — ему надо жениться и заиметь детей. Вот он, единственно правильный ответ! Джон улыбнулся и подумал, что осталось только воплотить его в реальность.

Мэрион Шебир стояла, опершись о парапет, и смотрела вниз. Сверху она видела, как Джон остановился около Дженкинса, поливавшего свою любимую лужайку. Они перемолвились несколькими фразами, и Джон рассмеялся. Его загорелое лицо вдруг сделалось открытым и сияющим, и на нем появилось мальчишеское выражение. При звуке этого смеха что-то словно кольнуло ее. Как это просто: вот так вот взять да и рассмеяться, весело, свободно, открыто! Трудно даже вспомнить, когда она сама смеялась так в последний раз.

Джон Ричмонд прошел через двор, направляясь к ступенькам, ведущим на галерею. Дважды в сутки — утром и днем — он приходил сюда перемолвиться парой слов с часовым и спросить арестантов, не нужно ли им чего-нибудь. Он всегда был неизменно вежлив и корректен, и перед тем как ступить на лестницу, словно оставлял позади часть себя.

Поднявшись на галерею, Джон поздоровался с нею. Она повернулась ему навстречу и, легким движением потерев руки друг о дружку, стряхнула крупицы мха, прилипшие к ее ладоням.

— «Данун» ушел, — заметила она.

— Да, ушел.

— И теперь вы остались в одиночестве, хозяин Моры. — Она произнесла эти слова легко и весело и, прежде чем он успел ответить, продолжала:

— Я видела, как он скрылся за мысом.

Всегда грустно смотреть, как уплывает корабль. Хотя, признаться, к «Дануну» я не испытываю особых чувств.

— Будь я на вашем месте, я бы тоже не испытывал, — сказал Джон.

Она рассмеялась:

— Неужели вы можете представить себя на моем месте, в роли пленницы? Это, должно быть, совершенно новое ощущение для вас.

— Постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы сделать ваше пребывание здесь как можно более…

Она подняла руку, прервав его:

— Ой нет, ради бога… Не начинайте снова говорить как надсмотрщик. Только что там внизу вы смеялись и были так естественны. Побудьте таким еще немножко. Я вижу, вы удивлены?

Сейчас она не могла бы объяснить даже самой себе, откуда у нее взялось это игривое настроение. Может быть, это всего лишь реакция на последние события, на тяжесть политических перипетий, коснувшихся лично ее? Должно быть, подсознательно ей захотелось хоть что-нибудь изменить.

— Да, удивлен, — признался Джон. — Я думал, что для вас я всего лишь надсмотрщик.

Она кивнула, вспомнив день прибытия в Форт-Себастьян.

— Да, я не сдержалась тогда и прошу извинить меня. — Потом, улыбнувшись, словно желая забыть об этом, спросила:

— А что смешного сказал вам повар?

Джон усмехнулся:

— Не скажу. Это не для женских ушей.

Она покачала головой:

— Вряд ли это могло бы оскорбить мой слух. До замужества я работала продавщицей и приходилось слышать всякое.