Дерево-людоед с Темного холма

– В 1875 году два врача во Франции получили разрешение осмотреть голову казненного на гильотине, но они не обнаружили каких-либо признаков жизни – ведь прошло более пяти минут. Примерно через год другой врач спустя три часа после казни закачал в голову кровь, перелитую от живой собаки. Лицо стало красным и напряженным, а губы и брови подергивались несколько секунд! Но все же уже успело пройти целых три часа после казни… А вот самый замечательный эксперимент! В 1905 году наконец удалось осмотреть голову сразу после казни. Согласно отчетам, после ампутации голова удачно приземлилась строго вертикально, поэтому не было необходимости в ее правильном расположении, хи-хи-хи! Брови и губы казненного мужчины заметно подергивались в течение пяти или шести секунд, затем мышцы его лица расслабились, веки приоткрылись так, что стали видны белки глаз. Когда врач позвал человека, пребывающего будто в полусне, по имени, его веки слегка поднялись! Хи-хи-хи! Преступник уставился прямо на врача. Тот описал его глаза, как глаза живого человека… Глаза постепенно закрылись, а когда врач назвал имя еще раз, то слегка приподнялись брови, хи-хи-хи! В третий раз тот уже не откликнулся, а когда врач поднял его веки, то глаза выглядели остекленевшими. Согласно отчету, прошло каких-то тридцать секунд! Хи-хи-хи! Итак, получается, что голова полностью осознает, что произошло, – при условии, конечно, что вы достаточно сильны духом. Хи-хи-хи!

В этот момент я услышал звуки пианино. Звучала странная мелодия – уникальная, незнакомая музыка, непохожая на западные или японские мелодии, к которым я привык.

– О… – неожиданно отреагировал Юдзуру. – Эта мелодия… Исиока-сан, вы же слышите пианино?

– Да, – я кивнул.

– Звучит смутно знакомо…

Короткая мелодия повторилась дважды.

– Должно быть, Митараи извлек музыкальную часть из механизма наверху. Поднимемся туда ненадолго?

Я двинулся в сторону коридора. Меня радовала возможность наконец сменить тему.

Юдзуру тоже заинтересовался и проследовал за мной в коридор. По пути мы снова услышали звуки пианино. Игравшие мелодию пальцы, похоже, наловчились, и звучание стало более плавным и похожим на связную музыку. Митараи находился не в комнате с механизмом для танцующего петуха, а в соседней детской, в окна которой стучали ветви камфорного лавра.

Мы быстро пошли по коридору. В конце его виднелось небольшое окно. Шторы на нем были опущены, но я знал, что снаружи должно было быть гигантское дерево – сейчас мы с Юдзуру шли прямо к его стволу. Позавчера, прямо над нашими головами, сидя на крыше, погиб Таку Фудзинами.

Оказавшись у двери в комнату с пианино, я постучал. Митараи, вероятно, был так поглощен игрой, что не ответил. Я открыл дверь.

Мой друг сидел за пианино, не отрывая глаз от записной книжки, раскрытой на пюпитре. Он раз за разом играл мелодию в две руки – ноты менялись, перескакивая между высокими и низкими, не переставая.

На полу лежали почерневшие от масла и пыли детали, извлеченные из механизма в соседней комнате. Латунная пластина с прорезями и металлический цилиндр, грязный и ржавый, покрытый похожими на когти шипами, лежали отдельно. Рядом были разбросаны инструменты, болты и гайки, настолько грязные, что к ним не хотелось прикасаться.

Я подошел к Митараи и заглянул в записную книжку, изрисованную двумя нотными линейками со скрипичным и басовым ключами на них.

– Юдзуру-сан, вам знакома эта мелодия? – спросил Митараи, не оглядываясь.

– Да, я сразу понял, как услышал ее. Я помню, что уже слышал ее в детстве. Она играла в обеденное время. Это навевает воспоминания, – высоким голосом ответил Юдзуру.

– Весьма необычная мелодия, не так ли? – спросил я.

– Похоже на народную музыку из Африки или с Ближнего Востока.

– Верно, – сказал Митараи и, убрав руки с инструмента, обернулся. – Есть что-то еще, что вы можете вспомнить?

– Что-то… еще? – переспросил Юдзуру.

Мой друг не отвечал, глядя в потолок.

– Что ты имеешь в виду, Митараи?

– Возможно, это фрагмент какого-то известного музыкального произведения или мелодия, хорошо известная или близкая членам семьи Фудзинами, наделявшим ее особым смыслом…

– Нет, не припоминаю ничего такого. Я запомнил мелодию только потому, что слышал ее каждый день на протяжении около шести месяцев, когда мне было три или четыре года. Но больше я ничего не помню, – ответил Юдзуру.

– Похоже, что ее сочинил мистер Пэйн. Юдзуру-сан, не говорили ли вы с отцом об этой мелодии?

Юдзуру скрестил руки на груди и задумался.

– Не-ет… – ответил он спустя какое-то время. – Не помню такого.

– Понятно, – ответил Митараи, тоже скрестив руки.

– Почему ты спрашиваешь об этом? – спросил я.

– Потому что в мелодии есть какая-то тайна, – ответил он, бросив на меня косой взгляд.

– Но какая?

– Трудно сказать наверняка, все слишком запутанно.

– Но почему же эта мелодия привлекла ваше внимание… что в ней такого? – спросил Юдзуру. – По-вашему, она звучит странно, и поэтому не нравится?