Деррида

Таким образом, у нас есть предписание для самой общей формы нашего вопрошания: не утаивают ли все же феноменологическая необходимость, строгость и проницательность гуссерлевского анализа, нужды, на которые он отвечает и которые мы прежде всего должны распознать, метафизические предпосылки?.. В таком случае то, что является предметом обсуждения в избранном примере понятия знака, позволяет увидеть, что феноменологическая критика выдает себя за момент в истории метафизической самоуверенности. И больше того, мы беремся утверждать, что ресурсом феноменологической критики является собственно метафизический проект в его историческом завершении и в попросту восстановленной чистоте его начала[430].

С точки зрения Деррида, проблему в целом представляет та глубинная амбиция, которой движутся все исследования Гуссерля, а именно стремление освободить «изначальный» опыт и достичь «самой вещи» в ее «чистом присутствии». В «Голосе и феномене» он пытается прояснить философские предпосылки «зависимости, наличие которой необходимо допустить, между тем, что называют мыслью, и определенной игрой знаков, мет и следов»[431].

С точки зрения многих философов, «Голос и феномен» – один из главных текстов Деррида. Жорж Кангийем и Элизабет де Фонтене уже после первого прочтения выразили свое восхищение. Крупный бельгийский феноменолог Жак Таминье также не скрывает, что влюблен в эту работу, которую ставит так же высоко, как «Тотальность и бесконечное» Левинаса. А Жан-Люк Нанси и сегодня считает ее одной из вершин творчества Деррида: «„Голос и феномен“ остается, с моей точки зрения, одной из самых главных и в некоторых отношениях наиболее впечатляющих его книг, поскольку в ней содержится сердцевина всей его операции: отклонение присутствия от самого себя и „differance“ с „а“ в его сложном отношении между бесконечным и конечным. Для меня это и правда сердцевина, двигатель, сама энергия его мысли»[432]

.

И все же самым известным из трех произведений, вышедших в 1967 году, остается книга «О грамматологии». Именно благодаря ей взгляды Деррида начнут постепенно утверждаться в США. По признанию самого Деррида, книга складывается из «двух разнородных кусков, несколько искусственно соединенных вместе»[433]. Первая часть «Письмо до письма» – это расширенная версия статьи, вышедшей в

Critique: именно здесь определяются фундаментальные понятия. Вторая часть «Природа, культура, письмо» начинается с медленного и в то же время безжалостного анализа одной из глав «Печальных тропиков» – «Урока письма», показывая, ценой каких стратегем автор связывает появление насилия у намбиквара с письмом.

Нет ничего случайного в том, чтобы сразу после того, как была поставлена под вопрос лингвистика Соссюра, взяться за этнологический дискурс Леви-Стросса. Это два столпа структуралистского дискурса, который Деррида в эту пору считает господствующим в западной мысли, хотя он, с его точки зрения, остается «в плену (мы имеем в виду целый слой в этом многоуровневом образовании) тех самых метафизики и логоцентризма, которые при этом поспешно объявляются уже „преодоленными“»[434]

.

Клод Леви-Стросс даже не пытается скрыть своего раздражения. Вскоре после первой публикации этой главы в четвертом номере Cahiers pour l’analyse он отправляет в редакцию журнала язвительное письмо: