Державин

Державин томился в бездействии, просил назначения у нового начальника, Павла Потемкина, родственника фаворита. Тот ласково ободрял его: «За лишнее почитаю подтверждать вас, что труд ваш будет иметь должное воздаяние, вы известны, что ее императорское величество прозорлива и милостива, а по мере и важности дел ваших, будучи посредником дел, не упущу я ничего предоставлять ее величеству с достойной справедливостью». Так же благосклонны к поручику были князь Щербатов, генералы Голицын и Мансуров.

Меж тем события приняли внезапно совершенно неожиданный оборот: сызранский воевода Иванов сообщил Державину о разорении Казани. Пугачев, разбитый, исчезнувший, вновь усилившись, устремился с уральских заводов к Каме и ворвался в Казань.

«Что с матушкой? — захолонуло сердце у Державина. — Жива ли? Не изведена ли собственной дворней?» Он только что получил из Саратова письмо Гасвицкого, который извещал между прочим о произошедшем в соседней с его имением деревне Пополутовой: после приезда туда двух казаков здешняя помещица по жалобе крестьян была высечена плетьми, причем «крестьяне все ее били же», а затем казнили; троих ее малолетних дочерей крестьяне забрали «на воспитание», а скот и пожитки поделили. Державин не мог знать того, что Фекла Андреевна попала к Пугачеву в плен, пробыла короткое время в многотысячной толпе, которую он великим протяжением влек за собой, и была спасена Михельсоном, поспевшим к Казани. Не только ее городской дом, но и имения, как казанские, так и оренбургские, были разорены.

С объявлением Пугачева под Казанью стеречь его на Иргизе и Узенях было вовсе бессмысленно. Решение пришло само — собой. 13 июля 774-го года жестокий пожар истребил Малыковку. Оставив с небольшою командою Серебрякова и Герасимова, Державин отъехал в Саратов.

6

В городском магистрате для обсуждения создавшегося положения собралось начальство штаб- 'n обер-офицеры и прочие значущие чины Саратова.

За отсутствием Кречетникова, отсиживавшегося в Астрахани, спор за главноначалие разгорелся между управляющим конторою колонистов статским советником Лодыженским и полковником Бошняком. Лодыженский носил чин бригадира и звание главного судьи опекунской конторы, то есть был выше коменданта. Но упрямый Бошняк, сын приехавшего при Петре Великом с князем Кантемиром грека, почитал его за человека сугубо штатского, в огневых делах несведущего и подчиняться ему не желал.

Державин, напомнив, что Пугачев перешел уже на правый берег Волги, выразил свою тревогу:

— Народ в городе от казанского несчастия в страшном колебании. Должно сказать, если в страну сию пойдет злодей, то нет надежды никак за верность жителей поручиться…

— Саратову опасности быть не может! — отрезал Бошняк.

Гвардии поручик, пришепеливая от волнения, повысил голос:

— По тайному слуху все саратовцы ждут чаемого ими Петра Федоровича! Ни разум, ни проповедь о милосердии всемилостивейшей нашей государыни, — ничто не может извлечь укоренившегося грубого и невежественного мнения. Нужно нескольких преступников в сей край прислать для казни. Авось невиданное здесь и страшное позорище даст несколько иные мысли…

— Перестаньте нас стращать! — Бошняк тронул свой пышный ус, взглянул на Державина и, вспомнив угрозу побрить его, еще более сердито заговорил: — Я получил бумагу от князя Щербатова, что Пугачев Михельсоном совершенно разбит и так стремительно бежит к Курмышу, что почти всех своих оставляет на дороге, а сам убирается на перекладных лошадях!

Степенный, медлительный Лодыженский поднялся с лавки:

— Опасность не только не миновала, но еще умножилась. Офицер из Пензы сегодня известил меня, что самозванец с огромною толпою уже в пятидесяти верстах от Алатыря. А оттоль до Саратова менее четырехсот верст…

— Ну и что ж? — крикнул комендант, прозванный в городе «пречестные усы». — Возобновим городской вал и будем на месте ожидать злодея…

Державин перебил его:

— В столь короткое время Саратов по его обширности укрепить не можно! Необходимо регулярным частям выйтить навстречу Пугачеву, а казенные деньги и жителей укрыть в земляном укреплении, план коего составил господин бригадир Лодыженский.

— Не могу оставить города, церквей, острогов и складов вина на расхищение злодеям! — упрямо твердил Бошняк.

Проспорив весь день, чины разошлись ни с чем. Державин срочно поскакал в Малыковку: вооружить крестьян для встречи Пугачева или поимки в случае его разбития. Его нагнало письмо Гасвицкого: «Все здешние господа медлители состоят в той же нерешительности, а пречестные усы в бытность мою вчера в конторе благоволили обеззаботить всех нас своим упрямством, причем некоторые с пристойностию помолчали, некоторые пошумели, а мы, будучи зрителями, послушали и, пожелав друг другу покойного сна, разошлись, и тем спектакль кончился. Приезжай, братец, поскорее и нагони на них страх: авось подействуют всего лучше ваши слова и тем успокоятся жители…»