Державин

…А я, проспавши до полудни,Курю табак и кофе пью;Преображая в праздник будни,Кружу в химерах мысль мою:То плен от Персов похищаю,То стрелы к Туркам обращаю;То, возмечтав, что я султан,Вселенну устрашаю взглядом;То вдруг, прельщался нарядом,Скачу к портному по кафтан.

— Браво, браво! — не удержалась Дашкова. — Точная копия светлейшего князя Потемкина.

— Коего мысли на счет сей оды мы еще узнаем… — вставил насмешливо племянник хозяина и главный директор банков Андрей Петрович Шувалов.

Или в пиру я пребогатом,Где праздник для меня дают.Где блещет стол сребром и златом,Где тысячи различных блюд, —Там славный окорок вестфальской,Там звенья рыбы астраханской,Там плов и пироги стоят, —Шампанским вафли запиваюИ все на свете забываюСредь вин сластей и аромат…Или великолепным цугом

В карете английской, златой,С собакой, шутом, или другом,Или с красавицей какой,Я под качелями гуляю,В шинки пить меду заезжаю;Или, как то наскучит мне,По склонности моей к премене,Имея шапку на бекрене,Лечу на резвом бегуне.Или музыкой и певцами,Органом и волынкой вдруг,

Или кулачными бойцамиИ пляской веселю мой дух;Или, о всех делах заботуОставя, езжу на охотуИ забавляюсь лаем псов;Или над невскими брегамиЯ тешусь по ночам рогамиИ греблей удалых гребцов…Таков, Фелица, я развратен!Но на меня весь свет похож…

Шувалов сделал паузу и многозначительно оглядел слушателей. Но те уже сами понимали, что не какого-то одного вельможу избрал неизвестный им поэт мишенью для насмешек. Роскошь и всяческие излишества — распутство, пьянство, картеж, гульба, чревоугодие заполоняли жизнь придворных. Всякий, кто имел чин выше полковничьего, понужден был ездить в карете, запряженной четверкой или шестеркой лошадей, с бородатым кучером в кафтане и двумя форейторами. У многих вельмож по старому обычаю содержались еще шуты. У покойной Анны Иоанновны было обер-дураков несчетно: кавалер ордена святого Бенедикта итальянец Педрилло, Самоедский король шут Лакоста, при собачках — князь Волконский. А квасник князь Голицын, исполняя ролю наседки, сидел в плетушке и при появлении императрицы резво кудахтал. Анна Иоанновна женила его на калмычке Бужениновой, приказав выстроить для них знаменитый Ледяной дом. Однако и у князя Потемкина-Тавричеокого был обер-дурак Мосс, и при Алексее Орлове неотлучно находился свой шут. Тот же Орлов был охотник до конских скачек, сохранив до старости свою страсть. Он вывел знаменитую породу рысаков и в бархатной малиновой шубе самолично ездивал на них то тротом, то на рысях. Все Орловы любили всякое молодечество, кулачные бои и песни, а кроме того, греблю. А среди поклонников псовой охоты особливо выделялся граф Петр Иванович Панин…

— Шувалов! — Костров уже стоял, хоть и колеблясь тощим своим телом, на ногах. — Ты меценат, лиющий доброты и отыскивающий посреди россиян истых гениев! Ты… — и он продекламировал отрывок из своей оды, писанной в честь прибытия вельможи в Москву в 779-м году:

Такое наш Парнас приял себе начало;Так солнце в нем наук тобою воссияло!..Так теплая роса твоих благотворений,В сердца разлившись муз и в недра их селений,Растит парнасские плоды;Их сладость общество вкушает —И благодарностью венчаетТобой подъемлемы изящные труды…

Костров плакал. Уже не мука, а тесто ползло по его красному лицу. Прерывчато всхлипывая, он бормотал:

— Каков пиит? Непротоптанным воистину путем шагает! Толь прекрасная новизна! Видно, парящи оды уже свое отжили.

— Ладно, ладно, Ермила Иванович, садись… — с довольной важностию мурчал Шувалов. — Что ты, право, разрюмился?.. Эй, люди! отведите господина Кострова за столы да налейте ему еще пуншу!