Державин

Любимец Муз и друг нелицемерный мой,Российской восхитясь премудрою царицей,Назвав себя мурзой, ее назвав Фелицей,На верх Парнаса нам путь новый проложил,Великие дела достойно восхвалил;Но он к несчастию работает лениво.Я сам к нему писал стихами так учтиво,Что кажется, нельзя на то не отвечать,Но и теперь еще изволит он молчать.

Наставлявший Державина Осип Петрович Козодавлев, конечно, не понимал независимой натуры поэта, который, восхищаясь Екатериною II, восхищался ею не безоглядно. Честный и прямой, он был скуп на похвалы царице и ее ближним. Даже благоволивший ему Безбородко и тот удостоился лишь мимоходом высказанной признательности.

В чем же виделось Державину назначение поэзии, ее роль? Об этом поэт говорит в оде «Видение мурзы», вышедшей лишь в 791-м году:

…КогдаПоэзия не сумасбродство,Но вышний дар богов, тогдаСей дар богов лишь к честиИ к поученью их путейБыть должен обращен, не к лестиИ тленной похвале людей.Владыки света — люди те же;В них страсти, хоть на них венцы,

Яд лести их вредит не реже,А где поэты не льстецы?

Стихи эти он писал в Нарве. Была ранняя весна 784-го года, дороги развезло, и от поездки в свои дальние белорусские деревни, которых Державин ни разу не видел, пришлось отказаться. Здесь, на ямском подворье, пришло ему на ум, что вдали от городского рассеяния, в уединении может он многое из задуманного в Питербурхе закончить.

Ночью, чувствуя сильную боль в голове, он едва пос-волокся с постели. Было темно, от печи, смутно белевшей мелом, несло угаром. Державин открыл заслонку и пофукал на угли. Так и есть: уголь еще рыжий, недоспелый. Он сорвал брюшину, заменявшую в крестьянском окне стекло. В комнату глянуло чистое небо с живым узором звезд. Слева от мерцающего Семизвездия, занимая полнеба, горела Телега, дышло которой указывало точно на север. Спомнился Ломоносов:

Открылась бездна звезд полна;Звездам числа нет, бездне — дна…

Величие природы, ощущение незримой, но явственной связи бесконечного мира и человека охватили поэта. Спомнив черновые свои записи, сделанные еще в 780-м году, в бытность во дворце у всенощной, в день светлого воскресенья, он прошептал:

— Вот главный источник вдохновения…

Понимая, что в крестьянской избе неловко ему будет заняться сочинительством, оставил он на постоялом дворе повозку с людьми, а сам перебрался в небольшой покойник к престарелой немке. Здесь Державин ощущал себя отрезанным ото всего — от любимой Екатерины Яковлевны, которую он убедил ненадолго с ним расстаться, от друзей, от интриг Вяземского, от дворцовых самолюбий, от суетной славы. Утрами порану, выпив молока с шарлоткой — запеченным черным хлебом с яблоками, садился он марать листки, перечеркивал, исписывал и не успевал заметить, как надвигался вечер, а там и зорю встречал с гусиным пером в кулаке…

Нечто непостижное, великое и всемогущее, именуемое богом, стоит у начала вселенной, у истока всех ее тайн. Он сама природа, ее породитель, и одновременно ее порождение; он творящее начало и последствие творения. До кружения головы вдумывался, вмучивался Державин в эту истину:

Хаоса бытность довременнуИз бездн ты вечности воззвал,А вечность, прежде век рожденну,В себе самом ты основал.Себя собою составляя,Собою из себя сияя,Ты свет, откуда свет истек.Создавый все единым словом,В твореньи простираясь новом,Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ к себе вмещаешь,Ее содержишь и живишь,Конец с началом сопрягаешьИ смертию живот даришь.Как искры сыплются, стремятся,Так солнцы от тебя родятся;Как в мразный ясный день зимойПылинки инея сверкают,Вратятся, зыблются, сияют,Так звезды в безднах пред тобой…