Державин

Иностранку по происхождению, Екатерину II возмущало пристрастное, ненавистническое отношение к России со стороны многих европейцев. В предисловии к «Запискам» она отмечала: «Сии записки касательно российской истории сочинены для юношества в такое время, когда выходят на чужестранных языках книги под именем истории российской, кои скорее именовать можно сотворениями пристрастными; ибо каждый лист свидетельством служит, с какою ненавистью писан, каждое обстоятельство в превратном виде не только представлено, но к оным не стыдился прибавить злобные толки. Писатели те, хотя сказывают, что имели российских летописцев и историков пред глазами, но или оных не читали, или язык русский худо знали, или же перо их слепою страстию водимо было…»

Правда, и сама Екатерина II грамматику знала не очень твердо: слог ее чистили и выправляли сперва Дашкова, а потом Храповицкий. Но, несмотря на свои «грешные падежи», эта урожденная немецкая принцесса, пожалуй, была подготовлена к тому, чтобы заниматься российской словесностию лучше, чем многие коренные русские, нередко воспитанные, подобно героям фонвизинского «Бригадира», в духе пренебрежения к собственной культуре и родной речи.

Считая особенно важным в воспитании великих князей «познание России во всех ее частях», государыня намеревалась наставлять не только своих внуков, но и подданных. Начало ее литературной деятельности относится к 769-му году, когда Екатерина II стала издавать сатирический журнал «Всякая всячина». Почти тотчас же со страниц другого, организованного в том же 769-м году журнала «Трутень» раздался голос Правдолюбова, который обличал крепостников, лихоимцев-чиновников, резко нападал на «просвещенных монархов» и отстаивал независимость литературы от власти. Это был псевдоним Н. И. Новикова. Императрица, в свой черед, назидательно советовала «Трутню» поменьше обличать и побольше «хвалить сына отечества, пылающего любовию и верностию к государю». Полемика, принявшая в конце концов характер острый, неприятный и даже личный, привела к закрытию «Трутня». Теперь, через много лет, прежняя история повторилась. Только в спор с царицей вступил не Правдолюбов, а Нельстецов…

Почти в каждом номере нового журнала «Собеседник» проявляются шутливо-сатирические зарисовки Екатеривы II «Были и небылицы», самое заглавие которых навеяно как будто строкою «Фелицы»:

И быль и небыль говорить…

Интерес к «Былям и небылицам», которые были написаны живым разговорным языком, подогревался тем, что читатели узнавали в насмешливых, иронических зарисовках видных вельмож: мужа обер-гофмейстерины Чоглоковой, которого все узнали в Самолюбивом, И. И. Шувалова, выведенного под именем Нерешительного, придворного шпыня Л. А. Нарышкина или, наконец, графа Н. П. Румянцева, который так долго прожил за границей, что сочинения его были уже похожи на плохой перевод с иностранного…

При всей кажущейся бессвязности непритязательных заметок «Были и небылицы» содержали в себе определенную, тяжелую мораль, что особенно явственно проявилось в ходе полемики, возникшей на страницах журнала.

В «Собеседнике» Дашковой участвовали лучшие писатели той поры, которые, подобно Екатерине II, чаще всего печатались под псевдонимом или анонимно. На первом месте был, безусловно, Державин. Успех его «Фелицы» вызвал поток подражаний, а подчеркнутое одобрение оды самой императрицей развязало руки поэтам и поубавило прыти обиженным вельможам. Только скрипун-чик Вяземский продолжал, где и как мог, мстить Державину. На страницах «Собеседника» выступили Фонвизин, Костров, Капнист, Княжнин, Богданович, Козодавлев. Участие царицы создавало видимость свободы — она постаралась усилить это впечатление.

— Я не хочу, чтобы при моем появлении цепенели. Не терплю производить действие медузиной головы, — любила говорить Екатерина II, имея в виду легенду о медузе Горгоне, взгляд которой обращал всех в камень.

Но, печатно предложив свободно критиковать на страницах того же «Собеседника», все, что публиковалось в журнале, императрица сама ограничила рамки дозволенного уже своею пестрою смесью: «Все влекущее за собой гнусность и отвращение, в Былях и Небылицах места иметь не может; из них строго исключается все, что не в улыбательном духе».

Августейшая Фелица довольно благосклонно отнеслась к «Челобитной», подписанной «российских муз служителем Иваном Нельстецовым», с жалобой на вельмож, которые «высочайшей милостию достигли до знаменитости, не будучи сами умом и знанием весьма знамениты». Мишенью насмешек служит прежде всего тот же обер-прокурор Вяземский, преследовавший Державина. Однако автор «Челобитной», Денис Иванович Фонвизин, пошел много дальше и предложил под именем Нельстецова «Собеседнику» ядовитые вопросы, обращенные к самой царице.

Напрасно Шувалов и Дашкова отговаривали его посылать вопросы; они предвидели гнев царицы и не ошиблись.

Через несколько дней, приняв Дашкову в Зимнем дворце, Екатерина II встретила ее раздраженными упреками, приписав авторство обиженному ею Шувалову: