Державы Российской посол

— Герцог Дантен придворный по призванию, придворный по всем статьям. Королю не понравилась роща возле Фонтенбло, портила пейзаж. Дантен велел подпилить деревья и утром, гуляя с королем, сказал: деревья упадут, как только его величество прикажет. Король кивнул. Герцог дал знак слугам — и липы рухнули. Герцогиня Бургундская пришла в ужас. Она сказала Сен-Симону: «Если король потребует наших голов, Дантен поступит так же».

Под колесами снова мост, выбрались на правый берег, к ратуше, пересекли Гревскую площадь, здешнее лобное место. Остановились, пропуская отряд мушкетеров в шароварах и коротких сапожках.

— Вильруа — гувернер маленького короля. Воспитывает его, взяв за образец покойного Людовика. Выводит на балкон к народу. «Сир, все, что вы видите, ваше!» Стратегии этот маршал вряд ли научит. Не везло ему на войне. Когда вернулся из похода, на воротах его замка висел барабан с надписью: «Меня бьют с обеих сторон». Вы же знаете, здесь нет недостатка в шутниках.

Смеясь, Сен-Поль выпрыгнул из экипажа под теплый шепчущий дождь, в темноту.

14

Парижский двор недоумевает, — даже скромный отель Ледигьер, куда царя повезли от Лувра, слишком роскошен для своенравного русского. Петр, отказавшийся от королевской спальни, не лег и в графской, — спит на своей походной кровати.

Людовик приучил суверенов не судить. Он же внушил святое подчинение дворцовому распорядку. Париж — вот он, за окном, а выйти не смей, пока не придут с визитом. Царя продержали взаперти, во имя престижа королевства, три дня. Страдал, изливая нетерпение в письме Екатерине.

«…Еще ничего не видел здесь, а завтрее или после завтрее начну все смотреть. А сколько дорогою видели, бедность в людях подлых великая».

В этих строках потомок ощутит и жало полемическое, — мол, гордитесь перед нами, лапотниками, а у самих народу сирого, голодного не меньше.

Вот, наконец, избавление… У входа королевская карета, Петр заспешил вниз. Гувернер Вильруа выбирался со старческой осторожностью, ощупывая землю подагрическими ногами. Король сердито надул щечки, оттолкнув протянутую руку дядьки, и соскочил сам, подобрав полы лазоревого жюстакора.

Мгновенное замешательство. Петр вспоминал, что полагается делать, — выйти за порог к королю или поздороваться в прихожей. Между тем откуда ни возьмись сбежалась, скопилась, обступила толпа, столь неприятная Петру со времен стрелецких возмущений.

Современники-французы напишут, как Петр разрубил стянувшую его петлю этикета, — подхватил короля на руки и вприпрыжку понесся по лестнице к себе, оставив далеко позади пыхтящего, испуганного неожиданной выходкой Вильруа. Но король, счастливый в объятиях веселого, доброго великана, звонко смеялся.

«Дитя зело изрядное образом и станом, и по возрасту своему довольно разумен», — написал царь Екатерине. Впоследствии он вырежет из кости рельефный портрет Людовика. Мемуары донесут до нас разговоры Петра с королем.

— Сир, вы начинаете ваше правление, а я свое заканчиваю. Надеюсь, вы подружитесь с моим наследником.

— Разве вы такой старый? У вас волосы не белые, как у дедушки.

— Не старый, сир, но у меня много работы. Я не успею сделать всего.

Мальчик оглянулся на гувернера с растерянностью, — о труде управления ему, должно быть, не напоминали.

— Прилежен ли король в ученье? — спросил царь гувернера.

Неотвязно думалось о своем наследнике. Не об Алексее. О том, которого должна дать Екатерина.

— Успехи у его величества прекрасные, — произнес Вильруа с официальным восторгом.

Куракину он признался:

— По правде, король предпочитает книгам ярмарочного полишинеля, избивающего палкой дьявола.

В отеле Ледигьер состоялась и встреча с регентом.

— Мне передали, — сказал Петр, — что с вами большой ваш друг, столь же ценный, как мой незабвенный Лефорт.

— У меня много друзей, — ответил герцог. — Вот де Ноайль, вот Сен-Симон, — начал он представлять входивших в гостиную сановников.

— А тот государственный муж, который устроил ваш союз с Англией и Голландией?

Дюбуа, державшийся поодаль, выступил вперед. Он слегка струсил. О царском любимце он имел понятие туманное, но из учтивости промямлил:

— Имя Лефорта известно всей Европе. Я не вправе сравнивать себя с ним.

— Напрасно, — ответил царь. — Поздравляю вас с мирным соглашением. Монарх не создает хороших помощников, но он возвышается благодаря им.

Дюбуа, воображавший, что он столкнется с противником, был смущен несказанно. Манеры царя показались подозрительному аббату холодными, «как климат его страны». Но записки Дюбуа, составленные отчасти с его слов, воздадут должное редким дарованиям Петра.

«Я не знаю человека, более любознательного и более восприимчивого. Он сыпал вопросами, часто обходился без переводчика и не очень обижал французский язык».

Обязательные аудиенции кончились. Петр погружается в Париж, как в море.

«Его величество ежедневно посещает публичные места и частных лиц, стремясь видеть все, что удовлетворяет его любопытство и интерес к наукам и искусствам», — сообщает «Газетт де Франс».