Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Со временем императрица вообще перестала терпеть похвалы чужой красоте и из зависти преследовала всех мало-мальски смазливых молодых женщин. Стоило несчастной одеться красиво и броско, она тут же становилась жертвой монаршего гнева. Мало того, что в выражениях не церемонилась и, по словам современника, «ругалась, как извозчик» – сколько дамских платьев, лент, причесок искромсала она ножницами! И уж конечно, неслыханной дерзостью было явиться ко двору в таком же, как у нее, украшении или платье. Посмевшая сделать это статс-дама Наталья Лопухина (о которой мы еще расскажем) в присутствии двора и дипломатического корпуса была исхлестана по щекам, после чего упала в обморок. Увидев, что ее сопернице по красоте стало плохо, императрица бросила: «Ништо ей, дуре!» – а впоследствии подвергла Лопухину жестокой экзекуции.

Самую жгучую обиду вызывал у нее, считавшей себя первой щеголихой Европы, нелестный отзыв о ее нарядах. В особенности ее возмущали жалобы иностранцев (избалованных французов прежде всего) на то, что богатство и пышность не покрывают недостаток вкуса и изящества русского двора. Но более всего оскорбила ее фраза Людовика XV, сказанная им как-то одной придворной даме: «Как вы смешно сегодня одеты, словно русская царица!» Елизавете тут же передали эти язвительные слова, и это повлекло за собой охлаждение в русско-французских отношениях.

К концу царствования самодержавной модницы ее здоровье ухудшилось: с ней часто случались обмороки, и никакие ухищрения парфюмеров и парикмахеров не помогали. Любительница празднеств и балов, она теперь все реже и реже появлялась в обществе. Как некогда ее мать, она пристрастилась к горячительным напиткам. Иностранные посланники при русском дворе доносили, что императрице ненавистно всякое напоминание о делах и приходится выжидать по полгода, чтобы склонить ее подписать письмо или указ. Суеверная, она панически боялась смерти (запрещала даже произносить это слово). Но когда осенью 1761 года над Царским Селом разверзлись хляби небесные и разразилась сильная гроза с проливным дождем и яркими молниями, Елизавета Петровна сочла это дурным предзнаменованием. И глубоко символично, что эта «веселая царица» (как назвал ее Алексей К. Толстой) ушла из жизни в день радостного праздника – Рождества Христова – 25 декабря 1761 года.

Историк Евгений Анисимов описал ее погребальный наряд: «В роскошной серебряной робе с кружевными рукавами и золотой короной на голове, она, даже отправляясь на тот свет, была одета, как истинная модница».

Дерзость Алексея Ржевского

В России в середине XVIII века про-изошло чрезвычайное происшествие. Безобидное, казалось бы, стихотворение в честь одной театральной актрисы вызвало бурную реакцию в самых высоких сферах.

13 марта 1759 года советник канцелярии Академии наук Иван Тауберт был спешно вызван во дворец, где получил суровый выговор за публикацию в февральском номере академического журнала «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие» «неприличных» анонимных стихов:

Сонет и Мадригал Либере Саке, Актрице Италианского вольного театра

Когда ты, Либера, что в драме представляешь,В часы те, что к тебе приходит плеск во уши,От зрителей себе ты знаком принимаешь,Что в них ты красотой зажгла сердца и души.

Довольное число талантов истощилаНатура для тебя, как ты на свет рождалась,Она тебя, она, о Сако! наградила,Чтобы на все глаза приятною казалась.Небесным пламенем глаза твои блистают,

Тень нежную лица черты нам представляют,Прелестный взор очей, осанка несравненна.Хоть неких дам язык клевещет тя хулою,Но служит зависть их тебе лишь похвалою:Ты истинно пленять сердца на свет рожденна.