Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Историк моды Федор Комиссаржевский свидетельствует, что основные формы костюма XVIII века создавались в Париже – и если «русские и другие народы вносили в одежды и “свое”, оно выражалось почти всегда только в деталях». Однако в истории русской культуры такие «детали» обретают и смысл, и самостоятельное значение; они имеют и явный идеологический подтекст. А потому представляется важным проследить эти «детали», воссоздавая шаг за шагом взгляды императрицы на моды и щегольство. В этом нам помогут собственноручные «Записки» Екатерины, охватывающие период с раннего ее детства до вступления на российский престол.

И повествование следует начать с самой ранней реакции тогда еще четырехлетней немецкой принцессы Софии-Фредерики Ангальт-Цербстской на модное платье. Будучи представлена в Берлине прусскому королю Фридриху-Вильгельму, она тихо сказала матери: «Почему у короля такой короткий костюм? Он ведь достаточно богат, чтобы иметь подлиннее». Это замечание, услышанное Фридрихом-Вильгельмом, ему не понравилось, тем более что в Европе он слыл монархом-скупердяем.

И хотя София была знакома не только с прижимистым Берлином – она повидала претенциозную роскошь Потсдама и красоту шарлоттенбургских дворцов, соблазны Брауншвейгского двора, считавшегося самым значительным в Германии, она «до 14–15 лет больше старалась о приобретении достоинств, нежели думала о своей наружности». Читаем: «Я не считала себя созданной, чтобы нравиться; я вовсе не заботилась о нарядах; мне внушили отвращение ко всякому кокетству; я даже не знала, в чем оно состоит, и знала одно только название».

До 13 лет София не имела даже придворного платья. И в Россию она приехала бесприданницей в качестве невесты великого князя Петра Федоровича, прихватив с собой лишь несколько сорочек, три платья да медный кувшин для умывания. Как и другие иностранцы, она, оказавшаяся среди головокружительной роскоши русского двора, поначалу чувствовала себя бедной родственницей. Куда там Брауншвейгу и Потсдаму, где была тяжелая, крепкая, серая и во всем своем великолепии как бы скромная и бедная роскошь. В России же и роскошь была какая-то кричащая, дерзкая – словно играла яркими сказочными красками. Казалось, София перенеслась в другой мир – золотая карета с хрустальными окнами, запряженная шестью прекрасными лошадьми, влекла ее к Северной Пальмире. А «перед дворцом выстроен почетный караул, в вестибюле часовые перед каждой внутренней дверью, трубы ревут, литавры звенят, барабаны гремят, генералы и маршалы склоняются и целуют ручку, представители дворянства отвешивают низкие поклоны, всюду, куда ни кинешь взор, роскошные, цветные, украшенные золотым шитьем мундиры петербургской гвардии».

Свою новоиспеченную невестку Елизавета осыпала подарками буквально с ног до головы. И на обряде крещения, после которого София была наречена Екатериной Алексеевной, крестница была в наряде, дарованном императрицей. После пышных свадебных торжеств Екатерина получила долгожданный титул русской великой княгини.

Бесконечная череда маскарадов, балов, празднеств поначалу закружила юную Екатерину. Она находилась под неподражаемым обаянием своей порфироносной «тетушки». Елизавета окружила Екатерину целым штатом придворных служительниц, ведавших ее одеждой, туалетом, ювелирными украшениями: одна из них отвечала за бриллианты; другая хранила белье; третья следила за платьями; еще одна – за лентами; имелись карлицы для наблюдения за пудрой и всякими притираниями, гребенками, румянами, булавками и мушками. Проводя долгие часы за уборным столом и меняя наряды по нескольку раз на дню, императрица пыталась пристрастить к этому и Екатерину.

Впрочем, великая княгиня не избежала кратковременной опалы со стороны щеголеватой императрицы. И это притом что Екатерина старалась одеваться и причесываться по тем фасонам, которые нравились ее величеству. Более того, подчиняясь общей моде, она в угоду Елизавете пудрила свои волосы «великолепного каштанового цвета, очень густые», которые от этого только теряли свою прелесть. Монархиня налагала запреты и на некоторые костюмы своей подопечной: «Быть может, императрица нашла мое платье красивее своего, и вот настоящая причина, из-за которой она велела его снять», – заметила в связи с этим Екатерина. В такие минуты императрица, распаляясь гневом на свою элегантную невестку, корила ее в сердцах за расточительность и вспоминала собственную молодость, когда ее, цесаревну, в бытность царствования Анны Иоанновны держали в черном теле: «Дома я одевалась очень просто, обыкновенно я носила юбку из черного глазета и кофту из белой тафты; в деревне я также не одевалась в дорогие материи».