Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Когда же воцарился Петр II, разве не Крамер помогала ей советами, как наставить на путь истинный подверженного дурным влияниям разгульного брата? Разделяла любимая фрейлина и страсть Натальи к драгоценностям, которые за баснословные суммы доставлял во дворец гофкомиссар Леви Липман. Под водительством любимой фрейлины она примеряла их перед зеркалом, смотрела гордо, охорашивалась в томном ожидании жениха – царевича или, по крайней мере, принца крови. А та настоятельно советовала ей искать самую блестящую партию. И когда предерзкий Меншиков вознамерился женить на ней сынка своего худородного, Александра, разве не Крамер забила во все колокола? И разве не она указала, что этот низкий человек прикарманил те 9 тысяч червонцев, которые брат ей жаловал? Говорят, что Анна находилась при великой княжне неотлучно. И в ту последнюю ночь, 22 ноября 1728 года, когда Наталья уходила из жизни, только гоф-фрейлина находилась у ее ложа. «Помолившись, хотела лечь спать, – рассказывала Анна, – но напали судороги, и она скончалась не более как в две минуты». Торжественные похороны венценосной отроковицы состоялись в Вознесенском соборе Вознесенского девичьего монастыря Московского Кремля. На ее могильной плите были вырезаны такие слова: «Не умре девица, но спит (Матфея, гл. 9). Свет очию моею, и той есть со мною, погребена на сем месте».

А через некоторое время при осмотре фамильных драгоценностей Натальи Алексеевны была обнаружена огромная недостача. И вдруг бриллиантовый перстень, принадлежавший покойной, нашелся на пальце слуги и флейтиста обер-камергера двора Ивана Долгорукова Иоганна Эйхлера, с которым Каро водила дружбу. А дальше с вороватой француженкой случилось ровно то, о чем скажет потом Александр Герцен, – «попала в тюрьму за кражу бриллиантов». Понятно, что тень подозрения пала и на нашу героиню как непосредственную придворную начальницу Каро. И хотя никто не обвинял ее прямо, Анна рассудила за благо навсегда оставить русский двор и удалиться в подаренное Петром I живописное имение Йола.

Там она взялась за доставшееся ей хлопотливое хозяйство и вела его энергично и рачительно. На паях с оборотистыми братьями торговала рыбой, хлебом, древесиной. В 1736 году Крамер обратилась с прошением к императрице Анне Иоанновне разрешить ей рубить лес по рекам Нарове и Плюсе и их притокам. И монархиня согласилась на такую исключительную привилегию (по-видимому, сему поспособствовал прежний амант Крамер Рейнгольд Левенвольде, который стал теперь обер-гофмаршалом двора), оговорив, однако, что рубить надлежит не более 27 тысяч деревьев в год и лес должно отправлять за кордон только в распиленном виде.

Шли годы. На российский трон взошла Елизавета, у коей с Анной всегда были самые теплые отношения. Анне нравилось то, что новая императрица свято чтит память великого отца и все называют ее не иначе, как дщерь Петрова. Елизавета Петровна настойчиво звала ее ко двору, но та не пошла, сославшись на преклонные лета. На самом деле она вполне свыклась со своей новой ролью предпринимательницы и предпочла донашивать эту жизнь вдали от светской молвы.

Есть сведения, что когда императрица Екатерина II проезжала в 1764 году через Нарву, Крамер «была принята ею в частной аудиенции, продолжительность которой была всеми замечена». О чем беседовали эти две замечательные российские женщины? О судьбах империи? О превратности придворного счастья? Или об исполине Петре, к величию и славе которого ревновали они обе?

Вечно влюбленный. Виллим Монс

Модники, вертопрахи, дамские угодники, искусившиеся в галантности и политесе, явились в нашей литературе в ту годину, когда Петр Великий «поворачивал старую Русь к Западу, да так круто, что Россия доселе остается немного кривошейкою» (Д. Мордовцев. «Идеалисты и реалисты», 1878). Вот, к примеру, герой «Гистории о храбром российском кавалере Александре» (первая четверть XVIII века) направляется в Европу вовсе не для чести и славы, а, как говорит он в минуту прозрения, «ради негодной любви женской». Кавалер сей предается бесконечным амурам, отчаянно музицирует (играет на «флейт-реверсе»), пишет куртуазные письма, сочиняет любовные вирши с неизменными Венерами и Купидонами, поет сладкоголосые арии. Все это – характерные приметы поведения щеголя, занявшего тогда не последнее место при российском дворе.

Таковым был Виллим Иванович Монс (1688–1724) – о, теснота истории! – младший брат небезызвестной Анны Монс, бывшей метрессы авторитарного Петра I, посмевшей отвергнуть монаршую любовь и сочетаться браком с престарелым прусским посланником Георгом Иоганном Кайзерлингом. Но свое щегольство Монс проявит позднее, уже на пике впечатляющей карьеры. До этого же времени у него, сына скромного виноторговца из Немецкой слободы, был один-единственный костюм.