Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

В 1726 году Кантемир переводит с французского языка «Некое итальянское письмо, содержащее утешное критическое описание Парижа и французов». Речь идет здесь и о разорительном щегольстве: «Зрится тамо на платьях все то, что роскошество лучше и изящнейше выдумать может. Дамы там всегда с новыми модами, и их убранства с лентами и драгоценными каменьями одеты видом некаким, сердце веселящим, показуют златыми и серебряными парчами беспрестанное свое попечение о великолепии. Мужие такожды с своей стороны так же суетны, как и женщины, с плюмажами и с белыми перушками (париками. – Л. Б.) ходят, смотря того, чтоб полюбны были и чтоб уловити сердца, но часто сами уловляются…» И далее дается мрачное предсказание: «Итак, кажется, что Париж повседневно приближается к падению своему, буде то правда… яко чрезмерныя роскоши есть знак града, ищущего разориться». Но современникам было очевидно, что пророчество это почти дословно повторяет известную характеристику императора Петра I, данную французской столице: «Париж рано или поздно от роскоши падет или от смрада вымрет». Петр Великий, как известно, был ярым противником щегольства, и Антиох, судя по выбору произведения для перевода, был с ним в этом вполне солидарен.

В его «Сатире I. К уму своему» (1729) нещадно бичуется российское невежество, а именно «презиратели наук». Достается и судейским чиновникам, что бранят тех, «кто просит с пустыми руками», и церковным иерархам («райских врат ключарям святым»), а также ретроградам всех мастей. Наряду с обличением социальных пороков сочинитель язвит и пороки нравственные, персонифицированные в образах ханжи Критона, гуляки Луки, скупца Силвана и т. д. Не обходит сочинитель вниманием и невежу-щеголя Медора:

Медор тужит, что чресчур бумаги исходитНа письмо, на печать книг, а ему приходит,Что не в чем уж завертеть завитые кудри;

Не сменит на Сенеку он фунт доброй пудры;Пред Егором двух денег Виргилий не стоит;

Рексу – не Цицерону похвала достоит.

В сопроводительных примечаниях Кантемир поясняет, что бумага нужна Медору исключительно для завивания волос: «Когда хотим волосы завивать, то по малому пучку завиваем и, обвертев те пучки бумагою, сверх нея горячими железными щипцами нагреваем, и так прямые волосы в кудри претворяются». А Егор и Рекс (их незадачливый щеголь ставит куда выше какого-то там Сенеки) – это «славные», то есть известные тогда в Москве, сапожник и портной.

Хотя Медор вроде бы слыхивал о Вергилии и Цицероне, но эта видимая осведомленность (точнее, нахватанность) – тоже дань европейской моде, моде не только на одежду, но и на «умы». На самом же деле знания Медор в грош не ставит, а вот косметику очень даже жалует: «Не сменит на Сенеку он фунт доброй пудры». По Кантемиру, бессмысленным приверженцем новизны быть ничуть не лучше, чем завзятым старовером. Так поэт подводит читателя к пониманию психологии щегольства

с характерным чисто внешним восприятием жизни, как будто известная пословица «встречают по одежке…» вдруг на этом самом месте обрывается в одночасье – и далее точка, молчок. Вслед за Кантемиром это щегольское кредо перефразирует Иван Крылов: «Прельщаться и прельщать наружностью, менее всего помышлять о внутреннем». Но это произойдет в России уже на излете века Просвещения, когда мода на «умы» овладеет даже дамами из привилегированных сословий и щеголять знакомством с великими писателями, хлопать их по плечу станет своего рода комильфо…

В «Сатире II. На зависть и гордость дворян злонравных» портрет щеголя заключен у Кантемира в оправу звучных стихов. И хотя, как это водилось у писателей-классицистов, его герой выступал носителем одной, господствующей «страсти» (а щегольство трактуется им как одна из страстей человеческих), образ франта не страдает ходульностью и схематизмом. Автор «исследует» логику мышления, поведение, вкусы и привычки российских петиметров. И надо сказать, по произведениям Кантемира можно составить целый трактат о щеголях первой трети XVIII века. Его стихи и ремарки настолько детальны и многосторонни, что, собранные вместе, они являют собой своего рода энциклопедию российских мод и модников той эпохи. Если не считать помянутого «Дневника путешествия стольника Петра Толстого (1697–1699)», где тот уделил зоркое внимание костюмам сопредельных стран, это первое в истории русской культуры описание быта и нравов щеголей.

Антиох художественно воссоздает быт и повседневную жизнь русского франта. Живописуется его мучительно-долгое пробуждение от сладкого безмятежного сна, переданное в подчеркнуто комических тонах: