Дерзость надежды. Мысли об возрождении американской мечты

Я не понимал, почему с этим фактом так носятся. Жизнь сенатора Берда, как и любого из нас, полна противоречивых эпизодов, темных и светлых полос. И в этом отношении я воспринимал его живым символом Сената, правила и устройство которого отражают главный компромисс, лежащий в основе государственного устройства Америки: равновесие между северными и южными штатами, Сенат как надежное средство усмирения сиюминутных страстей, защиты прав меньшинства и независимости штатов, но еще и как инструмент защиты богатых от бедных и убеждения рабовладельцев не вмешиваться в деятельность этого особенного института. В плоть и кровь Сената, можно сказать, в его генетический код вошло то самое правило состязательности между властью и принципом, характеризовавшее наше государство в целом и выражавшее великий спор между людьми блестящего ума и горячего темперамента, который закончился созданием формы правления, уникальной в своем роде, но удивительно слепой и глухой к кнуту и цепям.

Речь тем временем закончилась; сенаторы громко аплодировали Берду и поздравляли его с блестящим выступлением. Я подошел, представился, он тепло пожал мне руку и сказал, что с нетерпением ждет встречи. Возвращаясь к себе, я думал, что первым делом надо раскопать старые учебники по конституционному праву и перечитать саму Конституцию. Ведь сенатор Берд был прав: чтобы понять, что творится в Вашингтоне в 2005 году, чтобы понять мою новую работу и самого сенатора Берда, мне нужно вернуться к истокам, к самым первым политическим дебатам в истории Америки, к нашим основополагающим документам, проследить, какую роль они сыграли в истории, и сделать свои выводы.

Если вы спросите мою восьмилетнюю дочь, чем я занимаюсь, то она, скорее всего, ответит, что я пишу законы. Да, это так, но самое удивительное в Вашингтоне — это уйма времени, которая тратится не столько на то, чтобы решить, что должно быть написано в законе, сколько на то, чтобы договориться, что же такое этот самый закон. Простейшая вещь — скажем, введение правила, согласно которому компании должны предоставлять своим рабочим-почасовикам обязательные перерывы для принятия душа, — может стать объектом совершенно разных толкований в зависимости от того, с кем вы разговариваете: с конгрессменом, который его поддержал, с сотрудником, который писал проект, с начальником отдела, который будет вводить его в действие, с юристом, клиенту которого это правило совсем не нравится, или с судьей, которому, возможно, придется его применять.

В чем-то это результат работы сложного механизма сдерживания и уравновешивания. Разделение власти не только между ветвями, но и между федеральным правительством и штатами означает, что ни один закон не принимается окончательно, что ни одна битва не утихает; всегда можно улучшить или ухудшить то, что кажется завершенным, спустить на тормозах любую норму или заблокировать ее введение, ограничить силу любого учреждения, урезав его бюджет, или поставить под контроль любой вопрос, где есть какая-нибудь неясность.

Отчасти это в природе самого закона. В основном он четок и ясен. Но в жизни возникают все новые и новые проблемы, и вот юристы, государственные служащие и простые граждане начинают спорить о том, что казалось совершенно ясным несколько месяцев или лет назад. Ведь, в конце концов, закон — это лишь слова, написанные на бумаге, а слова могут быть слишком общими, неясными, зависеть от контекста и понимания точно так же, как в стихотворении, рассказе или обещании кому-нибудь значение слов может размываться, а то и разрушаться прямо на ваших глазах.

Однако те юридические споры, которые в 2005 году сотрясали Вашингтон, выходили за рамки обыкновенных проблем юридического толкования. Речь шла о том, должны ли власти предержащие ограничиваться в своей деятельности вообще каким-либо законом.

При обсуждении вопросов национальной безопасности сразу же после событий 11 сентября Белый дом резко противился любому предложению об ответственности перед Конгрессом или судом. Во время слушаний по вопросу об утверждении Кондолизы Райе на пост государственного секретаря споры вспыхивали буквально обо всем, начиная с объема резолюции Конгресса в пользу войны в Ираке и заканчивая готовностью представителей исполнительной власти давать показания под присягой. Во время дебатов по поводу утверждения Альберто Гонсалеса я просматривал служебные записки, составленные в Министерстве юстиции, где утверждалось, что меры наподобие лишения сна или повторяющегося удушения не могут считаться пытками, так как не вызывали «сильной боли», сопровождающейся «разрушением органов, ослаблением телесных функций и даже смертью»; расшифровки совещаний, где предлагалось не распространять положения Женевской конвенции на «вражеских комбатантов», плененных в ходе афганской кампании; мнения, что Четвертая поправка не относится к гражданам США, сочтенным «вражескими комбатантами» и захваченным на территории США.