Дерзость надежды. Мысли об возрождении американской мечты

Что мне сказать? Что буквально толковать Библию — это глупо? Что мистер Киз, католик, хочет быть святее самого папы римского? Не желая доходить до этого, я ответил так, как всегда отвечают либералы в подобных спорах, — что мы живем в плюралистическом обществе, я не могу другим навязывать свои религиозные взгляды и я выставляю свою кандидатуру на выборах на пост сенатора от штата Иллинойс, а не пастора штата Иллинойс. Но даже когда отвечал, я понимал скрытое обвинение мистера Киза — в том, что я пребываю в глубоком сомнении, вера моя неистинная и я не настоящий христианин.

В каком-то смысле дилемма, с которой я столкнулся, отвечая мистеру Кизу, отражает более широкую дилемму, с которой столкнулся либерализм, отвечая религиозным реакционерам. Либерализм учит нас быть терпимым к вере других, если только эта вера не наносит вреда или не нарушает права верить иначе. В том случае, если религиозные общества держатся особняком и вера остается в пределах личного сознания, такая терпимость не подвергается испытанию.

Но религия редко практикуется в изоляции; по крайней мере организованная религия — явление очень даже публичное. Верующие могут почувствовать, что вера требует от них проповедовать Евангелие везде, где только можно. Они могут почувствовать, что светское государство поддерживает ценности, которые оскорбляют их убеждения. Они могут захотеть, чтобы более обширная часть общества поддержала правильность их взглядов и способствовала их укреплению.

И когда движимые религиозной верой для достижения этих целей предъявляют политические претензии, либералы начинают беспокоиться. Те из нас, кто находится на государственной должности, могут пытаться вообще избегать разговора о религиозных ценностях из опасения кого-нибудь оскорбить и могут заявлять, что — независимо от личных убеждений — в таких вопросах, как аборт и школьная молитва, у нас связаны руки конституционными принципами. (Политики-католики определенного возраста, похоже, особенно осторожны, вероятно, оттого, что они достигли зрелости, когда многие в Америке еще задавались вопросом, не кончится ли тем, что Джон Ф. Кеннеди будет подчиняться приказам папы римского.) Некоторые левые политики (но не те, что на государственных постах) идут дальше, они отметают религию в общественном пространстве как вещь по своему существу иррациональную, нетерпимую и, следовательно, опасную и указывают на то, что из-за акцента на личное спасение и полицейский надзор за частной моралью религиозные разговоры дали консерваторам возможность отгородиться от вопросов общественной морали, таких как нищета или преступления корпораций.

Подобный принцип уклонения может сработать для сторонников прогресса, когда противником является Алан Киз. Но по большому счету, я думаю, мы совершаем ошибку, когда не признаем значение веры в жизни американцев и не вступаем в серьезный спор о том, как примирить веру с нашей современной плюралистической демократией.

Начнем с того, что это плохая политика. В Америке очень много религиозных людей, в Том числе большинство демократов. Если мы оставим серьезные разговоры о религии, если мы не будем обращать внимания на споры о том, что значит быть хорошим христианином, мусульманином или иудеем; если мы будем обсуждать религию лишь в негативном смысле, то есть где и как не следует ее практиковать, а не в позитивном, то есть что говорит она нам о наших обязанностях в отношении друг друга; если мы будем сторониться религиозных мероприятий и религиозных передач, полагая, что нам будут не рады, пустое место займут другие. И займут его, скорее всего, те, у кого самые однобокие взгляды на веру, или те, кто цинично использует религию для обоснования узкопартийных целей.

Более принципиально то, что неловкость некоторых сторонников прогресса при любом упоминании религиозности часто не позволяла нам действенно обратиться к вопросам в моральном плане. Часть проблемы в риторике: стоит очистить язык от всего религиозного, и мы лишимся образов и терминологии, при помощи которых миллионы американцев понимают и нормы своего личного поведения, и социальную справедливость. Представьте себе инаугурационную речь Линкольна без слов «суды Господни» или речь Кинга «У меня есть мечта» без слов «все Божьи дети». Их обращение к высшей истине помогало внушить то, что, казалось, внушить невозможно, и подвигнуть народ принять общую судьбу. Естественно, у организованной религии нет монополии на добродетель, и не обязательно быть верующим, чтобы предъявлять моральные претензии или апеллировать к общественному благу. Но нам не следует избегать предъявления таких претензий и апелляций — или отбросить любые ссылки на нашу богатую религиозную традицию — ради того, чтобы кого-нибудь не обидеть.

Однако наша неспособность как сторонников прогресса использовать моральный фундамент нации — это уже не просто риторика. Из-за опасения показаться «нраво-учителями» мы, возможно, также недооценили ту роль, какую ценности и культура играют в решении некоторых из наших самых насущных социальных проблем.