Десант Тайсё

— Пост самый важный был, потому как студенты собирались там. И стоял там я потому, как умел с ними общаться. Ребята эти, видит бог, были славные... Чуть начальство какое или подозрение, я им про это и шепну. Глядь, уж никого нет. Значит, всё в полном порядке. Пускай хоть сам великий князь Сергей Александрович проезжает. Мне от начальства, значит, благодарность. И от ребят, глядишь, целковый-другой перепадёт на бутылочку. Так и жил с ними душа в душу. Их от всех напастей оберег, а вот сам, эх-ма, не уберёгся...

Что принуждало этого колосса, верную опору царя, прикрывать своей широченной грудью студентов? Целковый-другой? Так за подобный мизер во время стачки не поднимают красный флаг, а в дни революции не идут на баррикады.

Или сосед по нарам Облогин, человек уже пожилой, в отличие от деда Аникина самой заурядной наружности. Совершенно аполитичный, но добрый сам по себе, Филипп Данилович никак не мог смириться, что власти держат в тюрьме защитников народа. Бросил он свою бухгалтерскую службу и давай долбить в скале тоннель. Стража быстро засекла его, но терпеливо ждала, когда выглянет в нужном месте. Просто сказочный случай! Привыкший всё предвидеть и учитывать, Пётр с недоумением допытывался:

— Филипп Данилыч, вы хоть кого-то знали в тюрьме?

— Откуда? Не-е-е...

— А как же долбили свой лаз? Кто именно мог им воспользоваться?

— Да все желающие.

— Но как они могли узнать, что это — путь на волю?

— Хм, нетто безголовые, сами не догадались бы? Ведь за других страдают лишь умные люди. Вот хоть Петровича или Лагунова возьми. Умачи-и-и...

Пётр пытливо глядел в серые глаза чудака. При всём желании никак не верилось в истинность сказанного. Военный суд Владивостока тоже не поверил ему и за упорное сокрытие находящихся в тюрьме единомышленников припаял упрямцу пятнадцать лет каторги.

Почти такая же история произошла с Николаем Петровичем Окуневым — знаменитым на Дальнем Востоке строителем, Чего не хватало ему для полного счастья? Только собственной древнеримской бани. Так нет же, на склоне лет полез в политику и сел. Вскоре, на счастье, подвернулся сам Сементковский, предложив Петровичу возвести капитальный забор вокруг кутомарской тюрьмы. Гарантией за это являлась воля. Но неподкупный Петрович предпочёл Александровский централ, где недавно, к всеобщей радости, построил великолепную кирпичную баню. А сейчас обмозговывал план прокладки железной дороги от Хабаровска до Чукотки-Аляски, соединённых через Берингов пролив мостом длиной в сто пятьдесят вёрст.

— Разве возможно такое чудо двадцатого века? — спросил вечно во всем сомневающийся Проминский.

— Эх, ты... А ещё Жюль Верна читаешь... — посетовал Петрович и предложил Лагунову сделать расчёт фантастического моста, для подначки добавив его любимую поговорку: — Ведь это так просто!

Низкорослый, сутулый Лагунов задумчиво пригладил ершистые волосы. Это был тот самый смельчак, который стрелял в известного изверга нерчинской каторги Высоцкого. Стрелял без малейшего намерения уничтожить вампира. Лишь напомнил ему, что тоже — смертный, всего раз пальнув из браунинга в потолок. Да и едва ли он, предельно учёный человек в толстенных очках, мог вообще попасть в любую цель. Главным Лагунов считал сам карающий выстрел, ради которого и пошёл на смерть, впоследствии заменённую добрым Князевым двадцатью годами каторги.

Все они — совершенно разные люди, в общем, далёкие от политики. Что же объединяло их, лично абсолютно благополучных? Жажда справедливости. Да, конкретные действия каждого выглядела несерьёзно для взрослых людей. Но разве это говорило о глупости? Меньше всего. А больше — о стихийности русской натуры, готовой к подвигу. И разве они, простодушные, отзывчивые на чужую беду, виноваты в том, что благородный порыв превращался в абсурд? К величайшему сожалению, пока растреклятый коронованный абсурд был сильнее любого порядочного человека. Вот в чём заключалась подлинная беда всех каторжан.

И всё-таки даже тут судьба позволяла им добывать искры для согрева коченеющей души. Поэтому всеобщим и неустанным вниманием камеры пользовался анархист Гуревич, владелец универсального способа для победы революции: «Бей беспрерывно и неустанно! Бей всех от губернатора до городового! И поколеблется гнёт самодержавия! Бей мастеров с управляющими! И улучшится положение рабочих! Делай экс за эксом! И господство капитала будет подорвано!» Все чтили его за редкостную боевитость, к сожалению, прерванную в самом начале.