«ЧО С ТОБОЙ НЕ ТАК? Почему не плачеш когда смотриш в зеркало и видиш такую УРОДКУ?»
Имоджин в буквальном смысле согнулась пополам, будто ее ударили в живот. Снова Чоткая Конфетка. Конечно, это не могло быть настоящим именем, но Имоджин все равно решила посмотреть, что знает о владелице этого имени «Гугл». Ответом на запрос стал лишь фейсбучный профиль с фотографией самодовольной маленькой брюнетки, обладательницы идеальной кожи, если не считать маленького шрама в форме полумесяца на подбородке справа. Сучка. «Я что, назвала сейчас сучкой десятилетнюю девочку?»
Вопреки исповедуемой Тилли стратегии невмешательства первым инстинктивным побуждением Имоджин было броситься на защиту дочери, такой ласковой и дружелюбной, оградить ее от этих слов, швырнуть компьютер через всю комнату, дать окорот «Фейсбуку» или хотя бы удалить оскорбительный комментарий. Она стала кликать вокруг него, желая найти кнопку, где будет ясно сказано: «Нажми, и все это удалится навсегда». Проклятье, почему такой кнопки не существует? Так же, как и кнопки «удалиться навсегда из Интернета».
Ощущая собственную беспомощность, Имоджин сжалась. Наконец она нашла в правом верхнем углу над комментарием стрелочку, при нажатии на которую вылезло меню, где была опция, позволяющая скрыть оскорбление. Сделав это, она почувствовала облегчение. Не исключено, что она все-таки сможет защитить дочь от зла во всемирной паутине. Потом Имоджин переключилась и набрала в «Гугле»: «Рак груди и боль». Первый же результат привел ее на хорошо знакомый бледно-розовый сайт со статьей «Признаки рака молочной железы». Восьмым признаком там значилась «вновь возникшая и не проходящая боль в одной и той же части груди». Ну вот, у нее все началось снова. Ей удалили не всю опухоль. Она знала, что такая опасность существует. Именно этого она боялась в первые дни после операции. Боялась, что ей придется снова и снова проходить через операции и периоды восстановления, постепенно утрачивая шанс вернуться к нормальной жизни.
Ей хотелось кричать. Плакать. Она проклинала себя. Проклинала свой журнал. Проклинала Алекса, два года назад отказавшегося от высокооплачиваемой работы в корпорации. Это позволило бы ей перестать тащить на себе заботу по содержанию семьи. Хотя, конечно, она сама тогда уговорила его отказаться. Проклинала Уортингтона за превращение ее журнала в треклятое приложение, в котором ей никак не разобраться.
Какое-то время она просто смотрела в никуда. За окном на противоположной стороне улицы ей был виден невысокий мужчина, выгуливающий крупного датского дога. Джонни с самого раннего детства любил догов. Он относился к ним как к пони Вест-Виллиджа (до прошлого года он называл этот район «Весь Билидж»), Имоджин отчаянно хотелось сигарету. Она понимала всю иронию ситуации — рак вернулся, а ей приспичило покурить, — но какое теперь это имеет значение? Интересно, не осталось ли в доме припрятанной пачки? Она хранила одну пачку в глубине морозильника, когда только бросила курить, — на всякий случай. Но это было год назад, и теперь там ничего нет. С тех пор она держалась, ну разве что на вечеринке после коктейля-другого могла стрельнуть у кого-нибудь сигаретку.
Сейчас ей нужно позвонить врачу.
Еще не было семи. До девяти все равно никто не ответит. Она накинула свой любимый поношенный кардиган от Ланвин и отправилась в «Кофейню Джека», недалеко от дома. Там, пристукивая ногой от нетерпения, она стояла в хвосте очереди, состоящей из двух женщин в твидовых брюках, обсуждавших, как хорошо добавлять в кофе лаванду. Школьные мамаши везде добавляли настой лаванды. Люди станут покупать что угодно, если убедить их, что это полезно. И станут платить дополнительные деньги, если это красиво. Нынче настал звездный час лаванды.
Снова выйдя на улицу, она поздоровалась с Джеком, владельцем кофейни, который сидел на скамейке перед ярко-красной дверью с газетой «Таймс» на коленях и прихлебывал крепчайший кофе по-эфиопски. Раньше Джек был банкиром и использовал родительские деньги, чтобы заработать еще денег, а потом потерял почти всё на неудачной сделке с недвижимостью. Кофейня стала его второй попыткой, вместе со второй женой и их новорожденным ребенком.
В воздухе разлился аромат кофе, суля вторую после никотина лучшую вещь на свете — кофеин. Имоджин потихоньку начинала чувствовать себя человеком.
— Я вас сто лет не видела, — Имоджин потянулась поцеловать Джека в небритую щеку.
— Мы нигде не бываем с тех пор, как родился Кип.
— Бедненькие. Потом будет легче, правда, — по ее лицу пробежала тень.
— Имоджин, у вас все хорошо?
Она сдержала слезы, которые грозили вот-вот хлынуть из глаз.
— Всё отлично, дорогой. Немного не выспалась. Надеюсь, ваш замечательный кофе меня спасет.
Джек понимающе кивнул.
— Не могу дождаться, когда снова смогу спать нормально, — он вздохнул. — Может, ближе к восемнадцати годам Кипа?