Десять кругов ада

- Понял, - кивнул Дроздов. - Знаешь, в прошлом веке, когда еще не было фотографии и людей гнали по сибирскому тракту на рудники, долго гнали, месяцами, можно было сбавить себе в этой дороге срок. Всего за двадцать рублей. Поменяться надо было с другим фамилией, метриками, понимаешь? Ну, темные крестьяне клевали на эту мякину. За полушубок там, за обувку какую и деньги брали на себя по двадцать пять вместо пяти. Ты, получается, тоже так? Это называется "засухариться".

Журавлев разозлился:

- Не все здесь так просто... Давай не будем...

- Дело хозяйское, - бросил Дроздов. - Одно лишь скажу - засухарился ты, тогда нечего бумагу марать да ныть. Наверху тоже не дураки. Взялся за гуж, так молчи тогда... в тряпочку.

Журавлев внимательно и зло оглядел его.

- А я тебе, во-первых, ничего не говорил, - совсем другим, жестким тоном бросил после паузы. - И с тобой разговора не начинал. Вообще я тебя не знаю! Хватит! - неожиданно громко крикнул он. - Не знаю тебя!

И отвернулся, накрылся одеялом.

А Дроздов хлопнул пару раз, аплодируя ему. Бросил в форточку окурок, лег. Все ясно, нервный тип, себе на уме. Пусть сам со своей жизнью разбирается. Видимо, все его в ней устраивает...

Так Медведеву и доложу.

ЗОНА. ДРОЗДОВ

Какой же народ все-таки темный бывает, света не видящий...

Встретил я однажды деревенского дурачка, а жил он около того монастыря, где я белоголовую монашку встретил. Приходил я к нему, садился рядом, мычал он мне что-то на своем идиотском языке, смеялся.

А еще занятие у него было, от которого отвлечь ничем было нельзя, даже куском хлеба, а он голодный был всегда. Монашенки его из жалости подкармливали...

Стояла там на пригорочке часовенка полуразвалившаяся. Монашенки ее отремонтировали, побелили, а над дверью повесили колокольчик, звонил он в непогоду да от ветра, тихонько так. И будто все звал, манил он этого блаженного, все крутился тот подле часовенки и целые дни мог проводить за идиотским занятием: сняв свой разодранный ботинок, набрасывал его на этот колокольчик. Бросает, слушает звон и смеется, да снова бросает. И так весь день... Мне монашка говорила:

- За этим занятием у него вся жизнь и проходит.

- А что ж не поможет ему никто, не закинет ботинок этот дурацкий? спрашиваю.

- А это бесполезно, - молвит она задумчиво так, - все равно не повиснет он на колокольчике. Пусть кидает, так на роду написано ему, видать...

Но вот в один из дней, когда мы проходили мимо, я возьми да вырви из рук дурака ботинок. Рассчитал я расстояние, примерился и, найдя нужное положение, бросил.

И повис ботинок. Повис!

Легко и просто так получилось.

Он, дурачок, сначала ничего не понял, пальцами у разинутого рта водит, не верит глазам своим. А когда понял наконец, что произошло, что тут с ним случилось! В ужасе смотрел на ботинок висящий, потом заколотило его, пал на землю. Вскочил, звуки страшные издает, бесится, на нас наскакивает. И побежали мы от часовенки. А когда отдышались, говорит мне монашка:

- Вот как просто можно убить человека.

- Тогда давай я достану ботинок!

- Нет, - отвечает, - теперь он уйдет и сюда больше не вернется. Это единственный внук бывшего председателя сельсовета... сын спился и замерз... А сам он в двадцатые годы разорил наш монастырь... колокола сбрасывал, иконы жег, бесноватый комсомолец... вот и аукнулось...

ЗОНА. ВОЛКОВ

Вызываю я этого бомжа. Приплелся, блатота чертова, лыбится.

- Что знаешь о Журавлеве?

- Ничего...

- Как ничего? А твое заявление майору Медведеву о словах Журавлева, что он ночью тебе сказал?

- У Журавлева и спросите...

- Ты меня не учи, у кого что спрашивать! Лучше скажи, кто еще знает о финтах Журавлева.

- Никто.

- Все, свободен.

- И что?

- Ничего, свободен.

"И что?" А это не твое собачье дело, свободен...

Доложил Львову - так и так, еще один знает о нашем бухгалтере. Поморщился тот, поматерился. Потом дверь плотно прикрыл, долго на меня глядел и говорит:

- Слушай, вся эта история мне очень не нравится. Жили мы, жили, горя не знали, все считал нам бумажный червь этот, а срок у него такой, что нам с тобой хватит до пенсии с его ума питаться. Ушлый черт, зараза, в своих дебетах-кредитах... И что теперь? Если его оправдают, а Дроздов наверняка ляпнет, что держим невиновного. Отпустят на свободу такого бухгалтера! Ему цены нет! А нам как без него? В общем, понял ты меня... знаешь, что делать? Только согласовывай со мной каждую разработку.

- Все будет нормально, сделаем.

Вернулся к себе, смотрю список свиданок - мать этого Дроздова тоже тут. И у меня сразу как-то все прояснилось, что делать-то надо...

Сделаем... не впервой...

ЗОНА. ФИЛИН

Припухать тут срок до звонка мне уже совсем не в жилу, надо линять. Потому и нанялся к Волкову, теперь гроши появились и новые возможности. До него закрутил дело с одним прапором, но того взяли на наркоте, уволили, я и заскучал.

В Зоне "общака" нет, Волков все под себя подгребает, вынюхивает и сразу в карман себе, никакого подогрева для тех, кто залетел, нет уже, все перекрыл, скотина. Вот мне хорошо, я потому что с ним. А тем ребятам, что сами по себе, - тяжко.