Десять кругов ада

А вот еще: не знаю, как посмотришь, но всю душу выело... Шел я в побеге, голодный... застиг утку в озерке с махонькими утятками... как она их защищала! На меня кидалась, щипала, а потом... закрыла от страху глаза... и сама далась в руки, чтобы только я их пощадил... Досель помню, как у ней сердчишко колотилось... в испуге... в надежде... Я ее разодрал и съел сырую, без соли и хлеба... как волчара... а потом как умом рехнулся, весь день ловил этих утяток, сворачивал головы и жрал, жрал... трех живых взял с собой, про запас... в обед съел одного, вечером другого, а утром проснулся... утенок сам из мешка вылез и не убег от меня, стоит и росой умывается... и так глядит на меня... сиротливо так, жалко... пи-пи-пи... все маму ищет, головкой крутит... и лезет сам ко мне погреться... в рукав залез... Я лежу и думаю: "Ну, какая ж я сука! Живьем жрал детей! Они хочь утиные... но дети-сироты... только явились на свет... А я..." - Квазимода вдруг всхлипнул, едва сдерживаясь, с трудом прохрипел: - Ближе к смерти я не был, чем энтот раз... ниче в степи под рукой не оказалось... ни заточки, ни камня голову себе разбить... Кое-как пришел в себя и утеночка нес с километров сто, пока к озеру большому не выбрел... кормил его насильно букашками, травкой и так сроднился с ним... что когда подпустил его в другой утиный выводок, как сердце оборвалось... Выживет ли? Простит ли мою зверскую породу?

ЗЕМЛЯ. НЕБО. ПОМОРНИК

- Гос-споди-и... Вот и открылась истинная душа, вот и окрылилась...

Он не прерывал Квазимоду, а тот все глубже и с великой болью раскрывался перед ним... Безжалостно к себе самому, не прощая даже самую малость, его память разворачивала все новые картины тюремной жизни, все новые страшные беды, кровавые схлестки, унижения силой...

Его жуткое лицо перекосило такой мукой отчаяния, такой скорбью за свои злодейства, что Поморник вдруг... позавидовал его детской искренности, он сам так никогда не каялся... Сознание обожгла мысль, что на былых исповедях он уворачивался от глубокого покаяния, ловчил, недоговаривал, потому бес и свернул ему голову, как Иван когда-то утятам, и бросил в блуд его душу, в целительство и сребролюбие...

А Квазимода уже глухо рыдал, слезы текли по его лицу, и он их не вытирал... взгляд устремился куда-то в сумерки сквозь зарешеченное окно... страшно скрипели зубы, булькало в горле... он говорил и говорил... имена, клички... зоны, тюрьмы, изоляторы... черный клубок зла все вспухал, рос, уж придавил его плечи, и он коснулся мокрым от пота лбом моих колен... Я накрыл его голову тюремным полотенчишком, заместо епитрахили, и стал тихо читать молитвы, отпускающие грехи...

"Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо, вся согрешения твоя, и аз недостойный иерей, властию Его, данною мне, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь".

Я брал грехи на себя, чтобы потом отмолить перед Господом, если он даст мне хоть малый срок это успеть... Иван утих, обмяк... ник к коленям с закрытыми глазами, как малое дитя... После отпущения грехов я его причастил и велел подняться...

Шатко встал на ноги Иван Максимович... И вдруг растерянно улыбнулся, стирая рукавом слезы.

- А ты глянь! Кажись, и правда, как камень свалил... спасибо... На волю хочу... как мне быть? От бригадирства уйду... не по мне... Как мне убить зло в себе?

- Любовью... - ему говорю.

- Как это?

- Вот кто у тебя тут самый заклятый враг?

- Ну... опер Волков... редкая гнида.

- Прости ему все, молись за его душу... Полюби врага и бысть обезоружен он.

- Волкова?! Полюбить этого гада?! Да ты че?

- Полюби, Ваня... И поймешь потом, что ты выше его и сильней, и смешон он будет и бессилен в злобе своей... А теперь иди... Мне надо успеть... Такого покаяния я в жизни не слыхал... Ваня. Энтот утенок как ангел, вынесет тебя из тыщи грехов... иди, с Богом!

НЕБО. ВОРОН

И прошло время, для людей внизу имеющее огромное значение, а для Неба почти незаметное. И свершались у них там, внизу, для них примечательные события, а Небо гнало свои волны времени - невидимые и вечные, что повторялись всегда во все эпохи. Знали бы это люди, более философски относились бы к кажущимся им важными проблемам своей недолгой бестолковой жизни. Ничем нельзя разжалобить Небо, кроме истины....

А на этом витке времени на Земле в жизни людей случились их негромкие события:

моего хозяина освободили от его обязанностей бригадира по собственному желанию;

мне была набита на протез новая упругая резиночка, и теперь я ступал мягко, почти неслышно;

майор Медведев попал в больницу с сердечным приступом, и командир, навестив его, корректно предложил майору готовить документы на увольнение;

наступило лето, и я почти все время, пока хозяин был на работе, проводил в лесу, где было много сытного и разнообразного корма;

умер во сне человек по прозвищу Поп, и Лебедушкин ревел, как малое дитя, когда выносили его из барака;