Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей

Бедняга не знает, что такое изобилие воды, и во всем винит себя. Пока остается хоть одно пустое место, место, где не начертаны пресловутые четыре буквы, сушь не закончится. Кое-где буквы бесследно стерлись. Он берет кисточку, рисует. Рисует осторожно, медленно: воды мало, акварель развести нечем. Медленно, тяжело, неуклюже движется кисточка. «Вода», — написал он на белизне стены и подумал, что надо бы подсчитывать, сколько раз он написал это слово: иначе как узнать, сколько осталось, сколько раз еще придется обручать с водой свои разноцветные краски. Он мог бы покрыть все стены, все пространство прозрачным портретом воды, лучезарно льющейся с потолка: прыжок, гигантский водопад, прорывающийся сквозь пол, сквозь жидкое дно комнаты. Капли, капли, капли — весело сталкиваются, превращаясь в белую пену. Вода, вода, вода — лепечет он, ожидая наводнения или миража на худой конец.

Эстебана одолевает нетерпение.

Как залить буквы водопадом? В какой воде растворить краски? Как увлажнить лицо и освежить затылок? А что делать, если не сумеешь нарисовать воду? Как быть, если она к нему не потянется? Ему хочется расписать стены масляными красками, но как их купишь, если денег едва хватает на воду? Как быть, если вода кончится? Либо воображать ее прозрачность на стенах, либо уехать насовсем. Хуже всего, что руки, испачканные краской, опять надо мыть. Опять к раковине, к умывальнику. Пусть цапля выпустит еще струйку, совсем чуть-чуть, надо экономить, надо следить, чтобы вода не разбрызгивалась мимо. Эту воду можно использовать по второму разу. А если когда-нибудь даже руки будет нечем помыть? Эстебан впадает в отчаяние.

Надо бы закричать, потребовать, воззвать о помощи. Изо всех сил возопить с балкона. Пусть он хоть осипнет, кричать надо. Кричать: вода, тянуть «о-о-о» и «а-а-а», пока хватит дыхания. И пусть полиция приезжает выяснять, отчего крики, надо кричать, и когда они приедут, когда подойдут и спросят, а если начнут угрожать, кричать еще больше, и больше, а если не обойдутся угрозами — вопить, скандалить. Может быть, надо во весь голос попросить у отца прошения. Доказать, что веришь, что человек происходит от рыбы. Пойти к морю и прыгнуть в волны, пойти к реке и заговорить с ним:

— Прости меня, папа.

Эстебану надо бы вскричать, крик посреди безмолвия — это правильно, но для него — чересчур, он знает пределы своих возможностей. Никто в квартале никогда не слыхал его голоса, никто, кроме водоноса — единственного, кто за много лет поднимался по полуразрушенной лестнице.

Гуталин окликает снизу, и Эстебан открывает дверь, здоровается, угощает глоточком кофе. Водонос любезен — он считает Эстебана своим лучшим клиентом; в отличие от Эстебана, он никогда не произносит слово «вода» и свой товар изображает жестами. Насвистывая, быстро дергает рукой сверху вниз — ливень. Иногда свистит, бьет руками, точно плавниками, задирает голову — изображает дельфина, который вырывается стоймя из воды, но эта ужимка Эстебану не нравится, а Гуталин, в свою очередь, ненавидит пресловутое слово, разъясняет: «Если я ее зову по имени, ведра становятся тяжелее», — вот он и предпочитает пантомиму и у Эстебана старается не глядеть на стены. Водонос отлично знает, что за тоска снедает его лучшего клиента, в чем его страшная беда. Ему известна его история, его угрызения совести. О беде знает весь дом. Эстебан думает, что расплачивается за проступок, что отец приговорил его к каре, что одними рисунками на стенах не отделаешься. Эстебан верит, что возможен крик, возможно требование и воззвание, но знает предел своих возможностей и потому молчит.

«Вот бедолага!»

Так думает Гуталин и говорит Эстебану, что в его доме нужна баба, и зовет Эстебана сходить выпить пива — давай сходим, я всегда готов, пиво поможет тебе забыться. «Тебе надо завести бабу. Бабы и пиво — самое верное средство». Ведь Гуталин отлично знает, в чем беда его лучшего клиента. Знает, как исчез его отец, как отца схоронили. Ему рассказывали о Баркасе. Так прозвали отца Эстебана, а на самом деле он был тезка своего сына — тоже Эстебан.

Потому что Эстебан — самое что ни на есть рыбье имя.

Дед тоже был Эстебан, и прадед — тоже. Гуталин отлично знает, что все они были помешаны на воде и один за другим уходили в воду, а если чем и различались, то только прозвищами. Отец был Баркас, а дед — Акула.

Гуталин носит воду и несет чушь — он всегда такой. Любит побалагурить, а жалобы клиента пропускает мимо ушей. Не жалеет слов, проклиная этот город за свое безденежье. Ох, какой же болтун этот Гуталин! Каждый раз он советует Эстебану: брось ты эту блажь, хватит исписывать стены этими четырьмя буквами, уже места живого нет. Уверяет, что Гавана — город заколдованный, наказанный Богом, точно Содом и Гоморра. Вот только Гавану Бог не захотел испепелить огнем, а лучше бы испепелил — скорее бы наши муки кончились. «Бог — он без царя в голове», Бог решил, что лучше прикончить жителей Гаваны жаждой, говорит Гуталин. И разъясняет, перелив всю воду из бадей в бак, что мы, гаванцы, все про свою беду знаем.