Десятый десяток. Проза 2016–2020

В лирический предвечерний час, когда и цвет, и звук обретают пряную вкрадчивую нежность, эта компания собиралась почти ритуально на верхней палубе и развлекалась – крутила пластинки, слушала модные мелодии, кружилась в танце, охотней всего пели – и женщины и мужчины.

Я был допущен в их тесный круг – хоть мал, но боек, зажатым не был, охотно читал стихи наизусть, свои и чужие, запоминал их сразу же, с ходу, память в ту пору была недюжинной, прочитанное в нее входило раз навсегда, надежно и прочно.

Мужчины щедро меня нахваливали – птенчик, хотя и резов, но мил. Женщины дружно умилялись.

И снова пели и танцевали.

Все с удовольствием отрешались от повседневных забот и радовались свиданию с летом, все было в радость – солнце, море, взаимная расположенность. Было понятно, что все они накрепко спаяны проверенной дружбой, в сущности, это одна семья.

Эти сроднившиеся люди с первых же минут перестали быть незнакомыми, безымянными. Первыми обозначились женщины. Звали их Любой, Тамарой, Розой. Узнал я и имена мужчин. Один был Сергеем, другой – Борисом, третьего звали Виталием Санычем. Он выглядел старше своих друзей и, как мне казалось, на них посматривал словно бы снисходя, отечески. Иной раз покачивал головой: каникулы. Расшалились детки.

Самым веселым из них был Борис. Всегда фонтанировавший историями, шутками, свежими анекдотами. Он был загорелый, черноволосый, носатый, мгновенно внушавший симпатию, праздничный южный человек. Дамы его называли Бобом.

Были они под стать мужчинам. Роза неутомима в танцах, Тамара неизменно солировала, когда приходила охота попеть, Люба негромко, густым контральто обычно подхватывала мелодию, при этом загадочно улыбалась, будто намекая, что ей ведома главная женская тайна, скрытая от всех остальных.

Потом меня просили прочесть «самые новые, последние», и я охотно их угощал непритязательными рифмами, благо их было всегда в избытке.

Все доброжелательно слушали, Борис напутственно говорил:

– Парень, желаю тебе вдохновения. И не тушуйся, поменьше скромничай. И никогда не унывай. Поэты унывать не должны. А самое главное: не женись. Помни, что Пушкин был веселый, пока не женился. Тут – как отрезало.

Женщины дружно протестовали. Роза учительски напоминала:

– Боб, перестань портить ребенка. Ему еще рано об этом думать.

Борис возражал:

– Чем раньше задумается, тем лучше усвоит. Чтоб знал, как таблицу умножения. Важно для общего развития.

Потом внушительно добавлял:

– И для здорового долголетия.

Тамара вздыхала и говорила:

– Люба, и как ты ему разрешаешь? Разбаловала своего мужика.

Люба загадочно улыбалась:

– Будет наказан. Не сомневайся. Останется сегодня без сладкого.

Сергей хохотал:

– О себе подумай. Обоюдоострая вещь.

Виталий Саныч качал головой:

– Стоп, шалунишки. Всему свое время.

И мягко басил:

– Тома, соловушка. Утешь ветерана. Сердце просит.

Роза подхватывала:

– Спой, подруга. А я им сбацаю, так и быть. Устроим концерт самонадеянности.

Носатый Борис поднимал ладонь:

– Зрители! Ваши аплодисменты.

Все дружно хлопали. И Тамара, чуть дернув плечиком, начинала:

– Одесситка, вот она какая, одесситка, пылкая, живая…

Роза – и Люба за нею – подхватывали, лихо колотя каблучками:

– Одесситка взглядом обожжет,Сердце ваше в плен возьмет,Бросит, удерет.

Белая «Грузия» плавно несла свое большое умное тело по отливавшей лаковым блеском, бронзовой черноморской волне.

Сергей возвестил:

– А вот и «Крым»!

Навстречу нам, из Батума в Одессу, двигался корабль-близнец. Такой же ослепительно-белый, столь же парадный и карнавальный.

Сгрудившиеся у борта люди приветственно махали руками, платками, сорванными косынками. Что-то кричали, должно быть, желали счастливого плаванья и, разумеется, положенных семь футов под килем.

– Счастливые, – думал я и завидовал, – едут в Одессу. Скоро там будут.

За несколько дней я успел влюбиться в этот обольстительный город. Тут все сошлось, и прежде всего он не обманул ожиданий. Что было важно для фантазера и неустанного книгочея.

Есть несколько избранных городов, отмеченных особой судьбой. Кроме их властной и терпкой манкости, кроме дарованной им загадки, им выпала редкая удача быть ярко описанными и воспетыми. И встречи с ними ждут с тем же трепетом, предчувствием счастья, с какими ждут первого выпрошенного свидания под фонарем в вечерний час.

Но та одесская сказка кончилась. Спустя еще день наша белая «Грузия» пришвартовалась в батумском порту и мы простились с веселой стайкой новых знакомых. Тамара пропела:

– Я одесситка и тем горжусь, что Томочкой Муляровой зовусь. Не забывай нас, юный поэт!

Веселый Борис потрепал мои волосы и назидательно произнес:

– Еще раз говорю: не ту-шуй-ся. И не грусти. Опасное дело.

Я – малый да ранний – дерзко спросил:

– А вам никогда не приходилось?

Борис усмехнулся и заверил:

– Нам не положено. Мы – чекисты.

16

Машина одну за другой отбрасывала преодоленные ею версты, колеса старательно приминали вздыхавшую под ними дорогу. Бабель спросил, кого из писателей читаю я чаще и охотней. Узнав, что Гоголя, оживился: