Десятый дневник

Владимир Абрамович Файвишевский, доктор медицинских наук, очень талантливый психотерапевт, умер совсем недавно в возрасте вполне почтенном – восемьдесят шесть лет. Из них более пятидесяти лет мы с ним дружили. Нет, нет, я вовсе не высокий некролог собрался написать, а просто его жена Наташа доверила мне рукопись, не попавшую в Интернет (где много его отменных стихов и воспоминательной прозы). Рукопись называется – «Мои сны». Я знать не знал о её существовании, хотя сны свои Володя часто рассказывал на дружеских пьянках, и я весьма завидовал ему, так это было содержательно и интересно. Вот он, например, вдруг оказывался в Ясной Поляне – у него какие-то вопросы были к зеркалу русской революции. Лев Николаевич его приветливо встречает и ведёт в большую комнату, где за столом сидит человек десять с симпатичными, но бледными и явно растерянными лицами. А на штанах у них – следы крови, а у нескольких торчат из ширинок края марли, тоже со следами крови. Это беззаветные борцы за справедливость, объясняет ему Лев Толстой. И Володя, мигом догадавшись, спрашивает в ужасе, зачем же их оскопили. «А чтоб не отвлекались», – благодушно отвечает ему граф.

В застольном пересказе эти сны звучали очень впечатляюще – я несколько из них и записал потом, и напечатал, честно сославшись на их автора, чья творческая натура отпечатывалась даже в сновидениях. А тут – огромная подборка этих снов.

Вот едет он в каком-то старом грузовике по донельзя раздолбанной сельской дороге. Грузовик трясётся на бесчисленных ухабах и колдобинах, шофёр вспотел от напряжения и злобно ругается. А этот шофёр – Ленин, Владимир Ильич лично. И вдруг он, обращаясь к Володе, с горечью говорит: «Мы всё, батенька, делали совершенно правильно, нам просто плохой народ достался. Будь у нас под руками какой-нибудь европейский народ, и мы бы мигом построили социализм».

А вот он в какой-то пустынной местности встречается с Иисусом Христом. И спрашивает у него, почему в христианстве осуждается самоубийство – ведь такое пресечение жизни часто бывает единственным средством освободить себя от страданий – нравственных или физических мучений. Я, говорит Володя, пишу сейчас статью на эту тему и хотел бы знать ваше мнение. А дело в том, объясняет ему Христос, что вы совершенно правы, но далеко не всем людям надо знать полную правду. Но как же, говорит ему Володя, я сошлюсь в статье на эти ваши столь авторитетные слова? А очень просто, отвечает ему собеседник, так и напишите: Иисус Христос, личное сообщение.

Забавно, что, услыхав пересказ этого сна в каком-то застолье, Дина Рубина решила, что это вполне ничейная байка, и её воспроизвела аж на обложке своей книги безо всякой ссылки на автора (я имею в виду Файвишевского, естественно, а не Иисуса Христа).

Он как-то во сне и с Богом повидался – находясь, по всей видимости, уже в чистилище. Тут застольный вариант этого сна отличается от того, который в рукописи. Я приведу тот, который записал тогда и тоже вставил в мои тексты. Бог был похож на человека (во всяком случае, и рукой помахал Володе на прощание, и даже левым глазом подмигнул), однако ясно понимал Володя, что имеет дело с Создателем. Бог спросил Володю, в чём он грешен, и Ему отвечено было честно, и Творец решил почему-то, что Володя пусть ещё немного поживёт и отправляется на землю. Но тут пришелец заартачился и сказал, что раз уж подвернулся такой случай, то он хочет задать несколько вопросов об устройстве мироздания и психологии венца творения Божьего. «А не пошёл бы ты, голубчик, на хуй?» – гневно сказал Господь, и два огромных ангела, ухватив наглеца под мышки, поволокли вон из помещения.

Но эти замечательные сны-байки резко отличались от основного корпуса Володиных снов, и тут пригодится одно признание, сделанное им в другом тексте. Он ведь совершенно не собирался посвятить себя медицине. Но как раз, когда он раздумывал, куда поступать, его мать (доктор, как и отец) сказала ему удивительные слова: «Иди в медицинский, врачам в лагере живётся намного легче». Это конец сороковых, из этой материнской фразы ясно, в каких ожиданиях жили в это время еврейские интеллигенты. И Володя поступил в мединститут, с отличием его закончил и принялся за научную работу в Институте психиатрии. Он и учёным оказался незаурядным: получил даже какое-то свидетельство о приоритетном открытии в области происхождения шизофрении. Блестяще защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации. Но директором этого института был в те годы пакостно и позорно известный академик Снежневский, автор учения о «вялотекущей шизофрении», под симптомы которой подгоняли инакомыслящих, отправляя их на губительное лечение в сумасшедших домах специального назначения. Этот почтенный академик был автором карательной психиатрии, таковым он и останется в истории. Файвишевский был лишним в этом институте, и вскоре из него был изгнан лично Снежневским. По заявлению о «собственном желании», разумеется.