Я не убежал. Вера в то лучшее, что еще есть в людях, заставила меня изображать человека, который совершенно точно знает, на каком боку и под каким одеялом он будет лежать, когда лет через сто умрет от старости.
Почему Алехин верил, что я буду спокойно дожидаться его визита, понять было значительно сложнее. Проявив неслыханную вежливость, он постучал в дверь. Естественно, он не стал ждать, пока я разрешу войти, но сам факт стука говорил о том, что я могу рассчитывать как минимум на уважение. Но я не был уверен, что оно больше того, каким обычно удостаивают ведомого на казнь. Да и польза от этого уважения весьма сомнительна – веревка будет прочна, а для палача готова замена.
После того как бойцы Костяного отделения заняли места у окна, двери и у стойки с оружием, Алехин четким строевым шагом подошел ко мне и вручил кожаную папку, которую я ненавидел, еще будучи на месте Алехина, – то есть когда был сержантом этого самого отделения. Папка эта служила пристанищем для приказов верховного командования. Их необходимо было выполнять беспрекословно, и подлежали они вечному хранению в сейфе, что стоял в комендатуре. Судя по тому, что я наблюдал, – этот приказ касался лично меня.
Дальнейшее без магии не обошлось. Мое тело зажило отдельной от мозга жизнью, вывернув неестественным образом плечи, выпятив грудь и челюсть, я вдруг очутился в, казалось, забытой навсегда стойке «смирно». По-моему, Алехин тоже был озадачен, однако это нисколько не отразилось на процедуре передачи приказа:
– Сержант Алехин приказ вручил!
– Гражданин Каховский (это я, в последний раз моя фамилия звучала при аналогичных обстоятельствах, только тогда это был приказ об увольнении) приказ получил!
Тонкая папочка раскрылась, в ней, как я и предполагал, лежал почти прозрачный листок с виртуозно нарисованным гербом Короны: лук с двумя стрелами на фоне щита, а наверху – сама корона. Всё это сооружение располагалось на схематически нарисованном листе каштана.
Ниже шел текст и подпись, сделанная монаршей рукой:
Подпись, как обычно, – неразборчиво. Это чтобы мы не нервничали, когда монархи сменяются. Герб один и тот же, а чья подпись стоит – не всё ли равно?
Кажется, я стал выше ростом. Наверное, и голос стал ниже и громче. Майор. Полковник в гвардии один. Майоров, если не ошибаюсь, четверо. И вот я – пятый. То есть я теперь как минимум шестой военный в городе. А с учетом особых полномочий, может, и второй. Хотя нет, скорее, наоборот: приказ о восстановлении прохождения караванов говорит о том, что есть причина, по которой это самое прохождение не наблюдается. Тот, кто знал, что караван – это не только грузы, но и рота гвардии, охраняющая их, понимал и то, что рота гвардии вместе с охраной караванщиков не смогла решить проблему, которую теперь должен решить уже бывший детектив с помощью семерых бойцов. В переводе на русский язык это означало, что Корона хочет получить информацию о том, что же происходит с караванами, но если мы просто пропадем, то тоже никто не огорчится. Как известно, отрицательная информация – тоже информация. Всё-таки, почему майор? Лейтенанта было бы за глаза и за уши, наверное, наш монарх просто не знает, что существуют звания и ниже. Странно, что он не пожаловал мне полковника.
Самое интересное во всей этой ситуации было то, что я уже начал выполнять приказ. Пусть на стадии просто готовности к выполнению. А ведь мог начать разрабатывать план саботажа. Видимо, глубокое впечатление на меня произвела явка Костяного отделения в полном составе.
– Отделение! Вольно! – Связки выдержали нагрузку, и команда прозвучала как надо – Алехин расслабился и даже заулыбался, видно, ситуация его забавляла. Он думал, что со мной путешествие в Дикое Поле пройдет веселее. Будем надеяться, что путешествие в обратную сторону у нас тоже значится в планах. Я согласен всю дорогу домой ехать молча и даже не улыбаться.